Александр Юм - Невеста для ЗОРГа

— От кого — не говорилось прямо, а кто автор, не запомнил как-то. Не очень известный писатель, про крестьян вроде у него книжка.

Капитан, объяснив, что подобная литература в «контору» случайно не попадает попросил поискать автора и вообще все по теме, пока меня не «приняла в объятья родная комендатура». И даже вручил «список литературы».

— Давай-давай, — напутствовал он, — Евграф и тебя сказал привлечь.

— Так это Полюдов?!

— А ты как думал? — рыжий капитан душевно ухмыльнулся, — Он у нас как Юлий Цезарь — по пять дел враз охватывает.

— Андрюша Саблин к нам пришел, — запел высокий женский голос, — и хочет книжку почитать.

Голос фальшивил, но его обладателю, вернее, обладательнице, отсутствие слуха заменяло хорошее настроение.

— Я вся внимание, товарищ стха-арши-ий лейтенант. — Медсестра Анечка положила грудь на стойку. — Прессу штудировать хотите или насчет такого-прочего?

— Или.

— Тогда пройдемте в ту дверку.

Анечка пошла впереди, умело виляя задницей, и казалось, что под силу ей доставать бедрами стоящие вдоль коридора шкафы. Дверь она закрыла на ключ и сразу же приступила к работе, перебирая карточки спецлитературы.

— Крайновский, Быков и Бонифатий Кедров — через двадцать минут. Архивы на полках.

— Спасибо. И еще, Анечка, мне нужен атлас парастабильных зон Европейской части СССР.

Анечка удалилась, а я сразу же взял быка за рога, то бишь подшивку растрепанного сборника документов и распоряжений особой группы Северо-Двинской губчека.

Пролистал десяток страниц и на одиннадцатой — фокус, письмо в политсовет войск охраны Республики с доносом на особуполномоченного ГПУ Полюдова Е.Е. Далее следовал отчет по доносу. Морковного цвета справка гласила, что факты, изложенные товарищем Кацман, не подтвердились и расследование прекращено «ввиду его бесполезности». Тов. Кацман мелькнул еще раз посередке сборника в качестве уполномоченного «Главспички» и фигурантом этих документов уже не проходил. Евграф тоже испарился.

Я стал рыться в бумажных развалинах, но отыскал всего лишь половину северо-двинского тома за 1927 год. Там, на пятидесяти страницах, развернулась эпопея поимки чудовища в пойме реки Стырь. Чудище крало скот, нападало на проезжих и по неподтвержденным сведениям «сильничало девок и баб». Пастухи целой округи боялись ходить в ночное, был вызван отряд милиции, а оказалось, что Федор Крикунов с подельниками обставили банальный разбой суеверной бутафорией. Приводились фотоснимки атамана с железной лапой при когтях и грубо раскрашенной медвежьей шкурой. Красили фосфором. Фосфор штука сильная. Михей рассказывал, как чуть не застрелил он мирного прохожего — тот работал на заводе органических красок и шел с фосфорным самодельным фонариком.

Однако ж при всей своей изобретательности Федор Крикунов не мог мне помочь найти следы деятельности Евграфа. Анечка тоже не могла посодействовать — вторая половина сборника так и не нашлась.

— А ты, Ань, чего тут вообще делаешь? Где архивариус, почему медперсонал занимается выдачей книг?

Аня сделала несчастное лицо.

— У меня после трех операционных смен полагается одна легкая. Регистратура, библиотека или гидротерапия. Мне нравится здесь.

— Подожди, а где заведующая, охрана?

— Заведующий в патруле где-то, а охрана я.

— Ну, тогда я спокоен.

— Работайте, товарищ Саблин. В случае чего, стану грудью на защиту вас.

— Лучше двумя.

Анечка, хихикнув, удалилась, впрочем, не забыв мотнуть хвостом на прощание, а я погрузился в секретные материалы согласно Ганчевским пожеланиям.

В толстом фолианте с церковным штампом «для внутреннего пользования» нашелся отчет о некоей девице, заподозренной в совокуплении с нежитью. Отчет был совсем короткий, ввиду того, что «помянутая девица Грунц» наложила на себя руки, прыгнув в Обводной канал.

Вторым по списку шел рапорт жандармского офицера Головатых о двух фрейлинах, странным образом умерших на выставке «уральских самоцветных каменьев». Головатых усердно собрал факты, проанализировал случившееся, но к выводам так и не пришел — больно диковинно выглядело случившееся. В конце концов выяснилось, что перед уральской экспозицией была еще одна — египетская, откуда и занесли ОРВЕРа-убийцу.

Британцы вообще дали маху с этим Египтом, особенно, когда стали копать могилы фараонов. Наши палестины пострадали не так, как Европа, но дерьма хлебнули тоже — в Одессе и Питере до тридцать девятого года стояли бассейновые спецзаслоны, обнюхивавшие каждый подозрительный пароход. А, например, палеоорганику, которую привез из Гоби профессор-заика Ефремов, или коллекцию князя Черкасского, держат в карантине по сей день.

После Головатовского рапорта следовал «Вестник богословия» за 1916 год и журнал «Научная мысль» за двадцать первый. Объединял их один из авторов — некий П.П.Бажов. В «Вестнике» он проходил под каким-то немыслимым церковным чином, а в советском печатном органе был просто «тов.».

Начал ПэПэ Бажов пространными рассуждениями о том, что Господь сделал человека по своему образу и подобию, но за прошедшее время «штамп» износился. И теперь мол получаются лишь плохие копии. А вот если бы найти оригинал… И понеслась математика на дюжине страниц.

Я сперва не понял ничего — ну не моё оно. Математика, алгебра, физика… Однако в этой ученой тайнописи, иредка разбавленной комментариями, я смог зацепить одну мысль. А когда «пережевал» ее, то впал в небольшой ступор: этот Бажов описывал математическую модель сверхсущества: собственно Бога. Ну ни хрена себе… Интересно как отнесся к этому опусу ихний поповский партком? Воодушевленный, я ринулся далее пробиваться сквось заросли интегралов, но отставной теософ ударился в такой густой фольклор, что я журналы отставил и перешел к описи «Странных и необьяснимых случаев в музеях Пермской губернии».

На исходе третьего часа я получил отупение средней тяжести. Перерыв стал нужен как воздух, и я вышел в коридор. В борьбе между физзарядкой и никотином победил, как всегда, нездоровый образ жизни, и, пуская в окно дым, я глазел на хоздвор, заваленный противопехотными решетками и ящиками с аргентированной водой — убогим оружием сорок первого. На стенке желтел плакат «Будь бдительным». Советский кулак сжимал хищную волосатую лапень, тянущуюся к городу. Актуально. Если дорисовать лапе когти подлиннее и чешую, будет картинка о нас. Угораздило Петруху заложить город в таком гиблом заливе! Взял бы южнее, и квакала бы здешняя нечисть по болотам, пугая грибников и охотников.

Архивный лес делался все гуще, и я, наверное, так бы и завяз в нем, если бы не спасение, явившееся под вечер. Спасение плюхнулось в соседнее кресло и, глупо подмигивая, сообщило, что меня ждут у проходной. Спаситель носил гордое имя Виктор, но за глаза его звали не иначе как «скотоложец Фомин». Фомин — техник, вернее, техник-восстановитель. У технарей есть мастерская на заводе «ЛенКИП» и там они чинят всякий хлам: звукоглушители, сгоревшие стволы терморазрядников, ломаную оптику. А что делать? Доставка в Питер одной катушки импульсного генератора длится месяц. И хорошо, если не собьют транспортный самолет над Ладогой. Зато своими силами быстро и ловко. Но опасно. Фомин получил заряд антиэнергии, меняя экран-поглотитель, — их раньше в море кидали по истечению срока годности, запрещая в том месте лов рыбы, а сейчас повторно используют. В общем, был Витя нормальный мужик, а стал моральным уродом. Я не говорю, что стал он исключительным негодяем, подлецом и скотиной. Нормальный человек, но аппетит появлялся у Фомина при взгляде на какие-то особенные травы (причем непременно колышущиеся), бедняга постоянно лез в воду, занимая там позу эмбриона, а угасшая половая активность внезапно проявилась, когда привезли на прививки питомцев ОР-9. Витю с трудом оттащили, а бедную собачку увезли на зашивание.