Александр Юм - Невеста для ЗОРГа

— Предупреждала! — засмеялся я. — От нее вестей совсем нет?

Безнадежно покачав головой, Астра сказала:

— У нее, думаю, ужасно секретное задание. Такое, что никто и знать не может, кроме командира, — и с определенной гордостью намекнула, что сама некоторым образом причастна к тому секретному поручению, интересоваться которым не следовало даже мне.

Я знал, что принцесса вместе с Советой Полтавцевой ходили в военкомат. Ветку взяли, а ее забраковали по малолетству. И, наверное, от того, что не сгодилась она для трудного и опасного дела, а Ветка сейчас в германском тылу, снегурочка, с тревогой и обидой, добавила:

— Нельзя ей туда. Совета прямая и честная, она сразу себя выдаст.

Встав, я подошел и обнял принцессу за плечи; она отозвалась поцелуем…

— Андрей, скажи, это все надолго?

— Нет, конечно. Скоро наступление будет. Товарищ Сталин не допустит, чтобы немцы у Ленинграда стояли.

Астра опустила голову.

— Знаешь, продуктов все меньше, а очереди все больше. Алла Федоровна, соседка, говорит, что надо припасать еду и спички. Она как мышь: бегает все, вынюхивает. Мне кажется, у нее усы даже выросли и шевелятся. Недавно лист жмыха откуда-то принесла.

Снегурочка распахнула окно, будто ей не хватало воздуха.

— А я не хочу вынюхивать. И со жмыхом в сумке не хочу. Это низко и недостойно. И самое горькое в том, что многие из тех, кого уважала раньше, тоже стали мышами. Но, наверное, это правильно — у них дети.

Пальцами я ощутил внезапную остроту ее ключиц.

— Да, милый, твоя принцесса немного постройнела.

— Ты завтракала?

— Завтракала. Съела хлеб из твоего вещмешка. Концентрат оставила тебе.

Она сняла матерчатую салфетку с тарелки, где под кипятком томился суп-каша из гороха. Помедлила, а потом решительно пододвинула ко мне гороховую массу:

— Вот!

— Давай-ка вместе. Если будешь продолжать стройнение…

— Не буду! Нас вообще вчера кормили горячим первым и вторым блюдом.

— Нас?

— Заводская дружина противовоздушной обороны.

— Мало тебе за станком стоять?

Астра отмахнулась и тут же принялась рассказывать о новых подружках, о том, как некоторые делают специальные тумбочки, чтобы достать до станка.

— И спят прямо в цеху! И знаешь, мы счастливы, что помогаем бить фашистов!

Она продолжала говорить почти без остановки. Я узнал имя их бригадира — Джон Сильвер. Так его звали из-за настоящего протеза ноги. Правда, не деревянного, как у книжного пирата, а изготовленного из легких дюралевых трубок. Рассказала принцесса о мальчишках, собирающих бутылки не для пункта приема стеклотары, а для химического завода, на котором делают бутылки с зажигательной смесью. Некоторые собрали по нескольку тысяч.

Она замолчала, вбирая ноздрями запах каши.

— Я половину ужина Кузьмичу отдала. Он старенький и видит плохо. А сволочь из магазина талонов из карточки на неделю вырезала — знала, что не увидит.

Ругать принцессу я, конечно, не стал, но выводы сделал. Поэтому решительно подтянул табуретку и полез наверх к антресолям. В самый дальний угол. Нужно было извлечь большую картонную коробку и переложить все, что в ней есть, в «сидор». Я решил отнести его в дом принцессы, где вполне безопасно.

То, что лежало в ящике, могло и не понадобиться в ближайшее время; тогда это станет просто подарком для «послевойны».

На удивление, народу в трамвае было немного. Астра, приложившись щекой к поручню, смотрела на проплывающие по набережной здания. Рядом сидели двое рабочих. Неизвестный предмет их спора одного — с выглядывавшей из кармана линейкой — сильно цеплял. Разговаривал он громко и напористо, и лишь фигура, склонившаяся к более старшему товарищу, выдавала в нем просителя. Собеседник его наоборот — расположился на скамье прямо и глядел чуть насмешливо:

— Ты, поди, и в бюро просил и Некрасову жаловался?

— И в бюро, и у Некрасова был, — без запинки отвечал молодой, напирая дальше: — Только везде одно долдонят: специалист, не можем, не имеем права, на фронте и без вас… Твое слово бы очень пригодилось. Даже мимоходом. Кадрового питерского рабочего с большевистским стажем, кто не послушает?

— Так ведь ты сам, — все так же улыбался приятель, — Орденоносец, член бюро райкома, товарищ Киров тебе руку жал. Это по старым временам не меньше чем генерал…

— Смотри, — дернула меня за рукав снегурочка, показывая на очередь человек в двадцать возле конфетной фабрики. — Что это?

— У Дурдина [1] Дурдин — дореволюционный хозяин предприятия. распродают, — пожилой рабочий, усмехнувшись, посмотрел на меня. — Иди, служивый, побалуй ляльку свою мармеладками.

Вслед за этим приподнялся и посмотрел в окно упорный его товарищ, а принцесса уже тянула меня к выходу.

Однако продавали вовсе не мармеладки. Вино в коробках складировалось прямо на земле, а деревянные ящики с коньяком ставили рядом.

— Без карточек, — деловито сообщил неприятный тип в рубахе апаш, — дают по две в руки, но цена! — Он закатил кверху глаза и тут же принялся пересчитывать наличность.

Очередь состояла из людей разночинных и с достатком. Лишь немногие — семейная пара, молодящаяся дама в шляпе, да две одинаковых на лицо, но разные годами гражданки, очевидно, мать и дочь, — выглядели скромно. Когда мы оказались у прилавка, выяснилось, что брать товару можно сколько угодно. Но цена действительно оказалась…

— Коммерческая, — упредил юркий работник прилавка, косясь на мою нарукавную звезду. — Мы от Леноблпита…

Отойдя, я устроил в противогазную сумку принцессы бутылки с вином, а коньяк удалось впихнуть в «сидор». Хороший, кстати, коньяк — «Шустов». Помню, что нэпмачи его весьма уважали. А вот насчет вина — не знаю. Бутылки оказались без этикеток. Вместо них были приклеены бумажки с чернильной надписью «Массандра. Бутылир 24.09.1924».

На все это счастье ушел денежный аттестат за месяц, да еще Астра отдала последние червонцы. Так что оплатить проезд в трамвае оказалось нечем. Хорошо, еще вагон уже подходил к Большеохтинскому, иначе пришлось бы пылить пешком — протянутые 26 копеек — все, что мы наскребли, — кондукторша не взяла.

— Денег у него нет! — стала вопить эта тетка, да еще с такой крепкой ненавистью, что народ начал недоуменно переглядываться.

Она еще выплевывала какие-то гадости и толкала кожаной сумкой до тех пор, пока морячок с задней площадки не пригрозил ей «оформить всю кассу» прикладом.

— Держи, командир, — сказал он, протягивая бумажный рубль, — где зацепило?

— Под Тосно. Спасибо, братишка, мы уже выходим.

Балтиец весело подмигнул и сказал, как матрос Железняк из кино:

— Повылазила контра всякая.

То, что контра вылазит, я убедился сразу по выходу из вагона. Пятеро бойцов в полевой форме НКВД «принимали» бандитов. Обрез мосинки валялся на земле; к нему присоединился нож, а из бандитских карманов извлекли цепочку и несколько золотых колец.