Александр Юм - ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Каждый раз, вспоминая то время, подкрадывалась в уголок души дрожащая мыслишка: живой ведь. Живой! А многие из набора-33 там уж. Сашке Бурлакову отсекли голову на наших глазах, Толя Ступаченко погиб в Испании, Ерген Багмадов — на Пулеметной горке у озера Хасан. Гордость и надежда курса Витя Пономарев был убит очередью с польского броневика во время освободительного похода. А я только с кобылы упал, да пару месяцев походил в глухих. Зато обнаружил в гражданском бытии столько плюсов, что вскоре и думать забыл о «военке». Правда, поначалу ходил в форме — даже экзамены сдавал в неотразимом френче. Когда русист Углов, «сука в шляпе», начал валить на суффиксах, один из членов приемной комиссии отправил «молодого человека успокоиться», а потом подозвал меня и, сунув черновик, ударил по плечу: «Иди спать, курсант, тебя зачислят».

Прием в военкомате закончился уж совсем любезно. Тяглов на прощание дал неделю «на запой и подготовку».

— Не надо, товарищ капитан. Трех дней хватит.

— Чего так?

— Да я это…

— Баба?

— Почти.

Тяглов с Никифоровым даже присели от смеха. Тыкали друг друга пальцами, хлопали по плечам и, вообще, выражали свои эмоции так бурно, что заглянул на шум заспанный фельдшер.

— Ты уже за сегодня не первый, — веселился Никифоров, — и чего вы от них бегаете? В гарнизоне из всех баб — одна кобыла будет.

Хохот поддержал и я, вспомнив старую шутку, что конник в три раза счастливее артиллериста, потому что у него персональная лошадь, а у батарейцев — одна на троих.

Через несколько дней меня перевели из запаса на действительную, согласно приказа об очередном увольнении и новом призыве в РККА, и я получил направление на курсы политсостава артиллерии, на Лужский полигон.

Вечером я был дома. Вычистил и выгладил обмундирование, собрал вещмешок, упаковав его необходимой мелочевкой, и долго сидел в раздумье: не сунуть ли мне добавочную флягу медицинского спирта. Спиртягой наделила меня соседка Нина после коротких посиделок-проводов. Когда уже собирали со стола, она пошла к себе и вынесла поллитровую емкость.

— Бери-бери, — поддержал супругу Аркаша. — В дальней дороге сгодится.

Взвешивая на ладони флягу, я уж совсем вознамерился кинуть ее в матерчатое дышло, когда истерично забил молоточек звонка. «Ну что за напасть?» — подумал я. Где-то дней пять послал ко всем чертям Ольгу, а вчера она позвонила, требуя выяснить все до конца. «Ну что там выяснять!» — бился испуганный вихрик мыслей. Сейчас Ольга была последним человеком на земле, с которым хотелось бы видеться.

— Андрей, ну что ты! — зашелестел по комнате Аркашин тенорок. И в следующий миг его лицо вспомнило и, вспомнив, скривилось — сосед был забывчив донельзя. Точно так же, как и донельзя рассеян.

И я хорош! Как можно было поручить этому дырявоголовому встретить в дверях бывшую невесту и сбрехать, что меня нет?!

Она вошла, не глядя на Аркашу. Впрочем, на меня также не посмотрела, объектом был выбран примус с торчащей иглой. Ему и адресовалось, наверное, вечернее «здравствуйте».

— Здравствуй, Астра.

Новая укладка не шла ей, делая похожей на мокрый одуванчик. Астра сделала шаг вперед.

— Андрей Антонович, мне Совета сказала, что вы скоро уезжаете.

— Да, Астра, уезжаю.

— Когда?

— Завтра утром.

Снегурочка провела ладонью по матовому боку платяного шкафа и посмотрела мне в лицо.

— Отчего вы бежите? Ведь не письмо это подлое заставляет… Что тогда? Почему вы оставляете меня снова?

— Я не хочу, Астра, чтобы эта грязь тебя коснулась. Поверь мне — даже косая тень может все испоганить.

Астра заговорила, не обращая внимания на распахнутую дверь. Заговорила с неожиданной для нее страстью, все больше загораясь от своих слов:

— А я не хочу верить, слышите? Не хочу! Я не первоклашка, которую нужно оберегать, как цветок из теплицы. И не дурочка, потерявшая голову! Все что я делаю — делаю сознательно.

Принцесса вскинула голову и, пряча молнии в глазах, словно ударила:

— Я люблю вас, Андрей Антонович.

— …Андрей Антонович! Старший лейтенант Саблин Андрей Антонович, это вы будете? — Адъютант комиссара Балтфлота сердито указывал на меня пальцем. — Прошу приготовиться. Товарищ Смирнов через две минуты вас примет.

Моряки затеяли возню с Марвич, потому что Таня была гражданской супругой капитана Марефьева — его нашли убитым в своей квартире. Карты минных полей у острова Сескер, находившиеся при капитане, исчезли, а соседи рассказали, что кроме Татьяны убить никто и не мог — шум ссоры доносился из окон прямо во двор. Девушка выскочила в крайне возбужденном состоянии и больше ее не видели. Марефьева живым после ссоры тоже.

Скорее всего, так и было. Медсестра перед внеочередным дежурством заскочила домой, где проявилось ее заражение кисляком, а несчастный супруг в это время оказался рядом. Балтийская контрразведка вычислила ее удивительно быстро, и, оглушив меня, капюшононосец Скляров забрал медсестру.

Неприметные военные, уверенно стоявшие на перекрестке, утвердили его во мнении, что не только флот ищет жену Марефьева. Моряцкое авто проскочило на Менделеевскую и дальше в объезд. Около дома медсестры Скляров остановился, чтобы самому поискать пропавшие бумаги и вызвать подмогу телефоном. Это подкрепление и взяло нас в клещи в том подвале.

Балтийцы уставили в нас три ствола, намереваясь обучить дыханию через дырки в животе. И шанс мог прийти к нам только со временем — должны были подоспеть погранцы или оперативники «Шторма».

Я начал махать мандатом, а Сарафанов сцепился с двумя мореманами так, что они даже не стреляли, боясь поранить друг друга. Это дало нам пару минут, однако Михея все же прищучили, приставив к шее чудо-винтовку Токарева со штык-мечом.

Мой «ТТ» целил прям в лобешник франтоватого лейтенанта, а тот взял на мушку мою печень и чуть повел наган к потолку — сдавайся, мол. Лихой морячок. Лихой и отчаянный. Так и стояли мы, пока донеслось со ступенек:

— Олег Дмитриевич, наверху двое чекистов.

— Чего им? — лейтенант равнодушно обернулся к вахтенному.

— Обещают пострелять!

Из окна донесся звук падающих камешков, и чей-то знакомый голос посулил устроить морякам второй Кронштадт:

— Эй вы, рыбий корм! Стволы вниз и выходи по одному, если хотите разойтись добром.

Моряцкий командир лениво озаботился, не повышая голоса:

— А тебе плохо не будет?

И позы даже не переменил, будто переругивался в трамвае из-за открытого окна.

— Мне плохо не будет, — ответили сверху. — А вот экипаж твой гвардейский с первым же паромом левый берег пошлют отвоевывать. Сам знаешь, с кем связался.

Лейтенант сделал одну пятую оборота к ступенькам.