Александр Юм - ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Отчаянная злость схватила направление инструктором в загородный лагерь и выбросила меня на станции недалеко от городка Песочный. И только в лагере, оформляясь и получая допуски, пришел я в себя. И томительную безвестность смыла вскоре ежедневная суета выдачи стрелковых ведомостей и подсчета дырок в «яблочках».

Иногда после «отбой-горна» я отмыкал недостроенный тир и садил из трехлинейки по списанным мишеням. Мишени были в германских шлемах (после договора с Германиейих категорически не использовали, но завхоз держал их на всякий случай). Когда попадалось окно в занятиях, шел на берег тихой речки, где обсасывал подробности наших размолвок.

Что-то стояло за пустячными скандалами. Богатого опыта в этих делах у меня не было, однако ощущение холодного стекла под пальцами вместо привычной податливости озадачивало сильно. Убаюкивая себя возможным примирением, я все время чувствовал в груди осиное жало, щепившееся с противным дзиньканьем: «уйдет, уйдет, не любит, уйдет».

Вспоминалась Ольга прежняя и Ольга нынешняя — теперь она старалась держаться в стороне, недоуменно пресекая то, в чем совсем недавно охотно принимала участие. Этот странный разговор по телефону, с лязгом положенная трубка и быстрая, как хлопок, смена интонации: «есть такие люди, которые могут звонить мне в любое время».

«Страданиям молодого Вертера» положил конец приезд Вальки Зворыкина.

Приезд сопровождался скрипением кожаных ремней, матовым блеском кубиков в полосатых петлицах, маханием габардиновых рукавов и ворохом новостей: на флоте и в армии отменяют положение о военных комиссарах, ГОМЗ [14] ГОМЗ — Государственный оптико-механический завод. делает новые фотоаппараты «Смена» (Валька был страстным фотолюбителем), Данилов выиграл первенство по борьбе, в «Гиганте» идет новая кинокартина «Большая жизнь».

— Видел твою красавицу. — Зворыкин Ольгу не одобрял, называя ее не иначе как «красавица с острова Люлю». Он пошкреб затылок и, надев зачем-то фуражку, сказал решительно: — Знаешь, буду без дипломансов. Не нравится мне такое. Видел ее в Александровском с а д е под ручку с одним капитаном.

— Какой еще капитан?

— Летный. Старков его фамилия.

— А ты что, его знаешь?

— Нет, просто его карточку в окружной газете печатали, в рубрике «Сталинская вахта».

— Ну и что. Видел он! Мало капитанов, что ли, в Питере. Может, они в порядке дружеского общения! Или в Русский музей шли.

Валька царапнул на фуражке «звездочку».

— Андрюх, я тебе не мама и вопрос этот решай сам. Но, как твой друг, предупреждаю: хорошая девушка в отсутствии жениха не станет чесать вдоль Грибоедовского канала под ручку.

Зворыкин наподдал сапогом попрошайничающему коту и добавил:

— Ты, Кочерга, не обижайся, но, кажись, отбой тебе по всей форме.

Валька вспомнил мое давнее прозвище из беспризорного детсва, значит дело было плохо. Отвернувшись, я смотрел в окно. Ветер качал мокрые осины, шел дождь, и стало так гадостно на душе.

— Как его звать?

— Старков. Вадим Старков.

«У вас тоже вместо сердца пламенный мотор, Вадим», ― вспомнилась фраза из т о г о телефонного разговора. Значит, он. Значит, все началось еще тогда, в марте, а все ее нелепые обиды и обвинения всего лишь осколки разбитого чувства!

Ехать. Немедленно ехать к ней, пока не поздно.

Я побежал искать начальника лагеря. Еделев дал сутки на устройство личной жизни и разрешил позвонить через служебную литеру.

— Але, але! Галина Аркадьевна, дайте, пожалуйста, Ольгу!

После короткого разговора я медленно вышел на ступени. Валька ждал меня и курил, роняя пепел на рукав серой танковой гимнастерки.

— Понимаешь, Валька, есть, оказывается, такой человек, который ей нравится…

Вернувшись в летний домик, мы долго сидели в темноте. Керосинку зажигать не хотелось. Странно, но было почему-то легко, будто тяжелый мешок сбросил на дальнем переходе. Давящая тяжесть последних недель исчезла, уступив место комку, жгущему в груди. Этот огонь я заливал Валькиным коньяком.

Зворыкин ехал к новому месту службы, в Прибалты, и набрал с собой много разной чепухи — на всякий случай. Горек был тот коньяк. Мы глушили его в мокрую августовскую ночь, и табачный дым стоял туманом. Мой друг отгонял дым рукой с тлеющим огоньком папиросы. И мы говорили. О будущем, о близкой войне, о танке КВ, который девять немецких танков укокает из пушки, а десятого раздавит гусеницами. Я справлял поминки своей любви, а Валька, обхватив шею, стучал головой мне в лоб:

— Наплюй, Андрюха, пусть к черту летит со своим капитаном. Ты завтра же себе лучше в сто раз найдешь!

Если б знал он, насколько был прав. Не на следующий день, а уже через три часа я шел по дороге, ведущей к недосягаемому пьедесталу в снежных облаках…

Правда, сказать, что ступил на путь в белом костюме, откидывая рукой непослушную прядь, не могу. За эти три часа мы успели хорошо надраться. За коньяком ушла бутылка «Солнцедара», потом пошел самогон, потом мы что-то пили в пристанционном буфете, и на поезд героя-танкиста мне пришлось грузить с помощью усатого железнодорожника.

Зворыкин отбивался, ругая усача «масленкой» и, зависнув на поручнях, орал в небо: «Пролетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут могучие танки». Андрюня!.. мы их… мы всех… пусть только сунутся… в мелкую крошку!

Ухнул паровоз. Повез моего друга на запад. Там у границы стоял мехкорпус, в одном из полков которого Валька будет командовать батальоном.

Путь в лагерь был долог и тернист. Я падал, цеплялся ногами за чвакающие бугорки в мокрой траве. Потом кто-то пихнул меня в дерезу, и пришлось отдать пол рукава колючему паразиту.

Тропа оказалась утыканной березняком, ветки били по глазам, в ноги бросались поваленные бревна. Удивляясь обилию возникших препятствий, я забредал все дальше в какие-то хвощи и папоротники, пока не заблудился окончательно.

Идиотизм полный! Вчера только проводил занятия с курсантами по ориентированию на местности. Эдакий умный дядя: «Здесь, товарищи стрелки, мох, значит, север там». «Марш-бросок на пересеченной местности это, понимаете, не шутки!» Ага. Кто бы мне сейчас рассказал лекцию о преодолении сильно пересеченной местности в состоянии алкогольного опьянения. Да еще с форсированием болота.

Я предался унынию. Ну, в самом деле, ― теряю невесту, лучший друг уехал черт-те куда, заблудился в лесу, да еще кусают здоровенные, как бомбовозы, комары. Попытался крикнуть, но вышло какое-то булькающее кваканье. Естественно, никто не отозвался, за исключением туземного нетопыря, который сразу же нарочито громко захлопал крыльями, создавая невозможные условия для отдыха. Пришлось оставить уютную кочку и брести дальше. Только вот куда? Лес тянулся на десятки километров до старой финляндской границы и не дай бог забраться в эти чащобы — с фонарем не найдут. Я помнил, что станция расположена точно к северо-западу от лагеря, но это мало чем помогло. Северная звезда была затерта облаками, а попытка вглядеться в небо закончилась кувырком в лужу. Перевернулся на спину, лежу.