Николай Побережник - Эрта. Личное правосудие

Кинт тоже встал и выщелкнул в окно огарок сигары, а затем протянул руку Моресу и сказал:

– Ты тоже, береги себя, вдруг я опять влипну в какой-нибудь заговор.

– На наш век заговоров хватит, – Морес как-то многозначительно посмотрел на Кинта, а потом протянул ему руку, – ну, прощай.

– Прощай, полковник, – Кинт ответил на рукопожатие.

Кинт доел уже давно остывший завтрак, к слову, весьма вкусный, даром что холодный, затем выкурил еще одну сигару из оставленного Моресом портсигара, сидя в кресле в глубине комнаты и глядя через окно на небо над Актуром, и думал о том, как и главное, что он будет говорить старику Григо… а потом Кинт решительно встал, сходил в бывшую конюшню и, сняв с одноколейника багажные кофры, вернулся с ними в комнату.

Актур. Лазарет Святых предков

Доктор Горн был весьма удивлен, застав рано утром у своего кабинета доктора Мадата. Тот прохаживался у двери, заложив руки за спину, и имел задумчивый вид…

– Коллега! – обрадовался доктор Мадат, – доброе утро, нам нужно поговорить.

– Доброе утро, – кивнул Горн, отомкнул двери и пригласил Мадата входить: – прошу.

Бывший императорский мозгоправ вошел в кабинет, присел у окна и покосился на пруд, у которого прогуливались его подопечные и кормили птиц.

– Знаете, коллега, – начал он медленно говорить, подбирая слова, – ваша подопечная, мадам Далли действительно интересный пациент.

– Чем же? Только, доктор Мадат, давайте по существу, у меня сегодня важная операция, нужно готовиться.

– Я вас не задержу, просто, прежде чем отправлять телеграмму на юг, супругу мадам Далли, хорошо подумайте над тем, что вам сейчас скажу.

– Слушаю, – доктор Горн, повесил в шкаф пиджак и тоже подошел к окну.

– Фантазии мадам Далли по поводу ее ребенка вполне обоснованы, ребенок у нее действительно был, это подтверждено нашим полным обследованием, которое завершилось вчера.

– То есть, это не фантазии?

– Абсолютно, она рожала! Это я вам авторитетно заявляю! Добиться какой-либо информации по этому поводу от нее пока не представляется возможным, это её очень расстраивает и затормаживает, настолько, что она может остановиться и стоять неподвижно битый час. У нее нет понимания реальности, она видит сны и не понимает, что реальнее, ее сны или явь.

– Значит, ее супруг что-то скрывает? – задал риторический вопрос Горн, тоже глядя в окно.

– Если только вы не забыли мне что-то рассказать, когда привезли ее сюда.

– Нет, я рассказал все, что знаю сам, опять же, со слов ее супруга.

– Странно… в любом случае я буду продолжать лечение, но вы же понимаете, что мне нужна более полная картина, однако, если ее супруг что-то скрывает, то спрашивать его не имеет смысла.

– Я могу попросить отца, чтобы он в беседе попытался выяснить еще что-либо.

– Вот, попробуйте, – Мадат поднялся со стула, – и, кстати, общество вашей милой Маани, очень хорошо действует на мадам Далли.

– Каким образом?

– Мадам Далли рисует в ее присутствии, более того, рисунки получаются законченными, – доктор Мадат вынул из кармана сложенные вчетверо несколько листов, – полюбуйтесь.

Доктор Горн развернул листы и посмотрел на рисунки, они были выполнены углем, мягкие штрихи, тонкие линии, игра теней… в основном на них изображены птицы, те самые лебеди, что живут в пруду.

– Я не особый ценитель изобразительного искусства, но эти рисунки очень красивы, а вот в императорской галерее их бы оценили… Должно быть, красками получилось бы еще лучше?

– Красками? – оживился доктор Мадат, ему пришла в голову какая-то мысль, и он довольно потер ладони, – красками! Великолепно! Красками…

Не попрощавшись, доктор Мадат быстро вышел из кабинета, что-то бубня себе под нос, Горн проводил его взглядом и хотел было присесть, но дверь открылась, и доктор Мадат просунув голову, произнес: – А ваш отец пусть все разузнает, и не спешите отправлять телеграмму супругу мадам Далли!

– Хорошо, – доктор Горн кивнул и, вспомнив об операции, которая запланирована на утро, подошел к шкафу и стал переодеваться…

На север от Актура.

Проехав несколько часов на север от Актура, Кинт сбавил обороты и свернул к рощице, которую высветила из мрака ночи мощная фара одноколейника. Ехать было возможно только на достаточно большой скорости, это позволяло светить фаре ярко, но в то же время была вероятность не вписаться в очередной поворот и стать памятником беспечности, кои теперь появляются на трактах в виде искореженной груды металла и с объеденными хищниками скелетами. На малых оборотах фара светила тускло, но Кинту удалось въехать в рощу, где он в неглубоком овражке смог расположиться на ночлег. Сон не шел, еще бы, столько проспать в лазарете, и Кинт решил развести огонь, поужинать, более внимательно перетрясти и устроить свой обновленный арсенал и нехитрый скарб, а также посидеть в тишине под звездами теплой летней ночью.

Кинт последовал рекомендации Мореса и покинул бывшую столицу терратоса этим же вечером, но сначала, заехал в очень дорогую аптеку за порошками и мазями по списку доктора Горна. Потом в магазин оружейного дома Ренэ, а также озаботился покупкой кое-какого походного снаряжения, одежды, небольшого количества съестных припасов и бочонка горючего в большой мастерской «Дов и сыновья». Ощущая в кобурах в портупее под кожаной курткой рукояти пистолетов, Кинту всегда было как-то спокойнее, еще пояс с револьвером и ножнами сейчас висит на массивном руле одноколейника, там же, как к седлу лошади, приторочен к сиденью чехол с новым охотничьим карабином серьезного армейского калибра.

– А это детище прогресса повыносливее будет, – сказал вслух Кинт бросив взгляд на одноколейник и понял, что разговаривает сам с собой, но прерывать монолог не стал, – лошадь столько не увезет… горючее, правда, дороговато, но пока я в средствах не стеснен…

Кинт снял с огня небольшой медный котелок и бросил в него щепотку чая.

– Даже не знаю, Григо, что мне тебе говорить…

В стороне хрустнула ветка, пистолет моментально скользнул в руку Кинту, и вороненый ствол уже смотрел в строну «лишнего» звука.

– Кто там? Выйди! – громко сказал Кинт.

Но, кроме рыжей тени какого-то зверя, что сорвался и прошуршал прочь по прошлогодней палой листве, никого не было. Внимательно осмотревшись, Кинт убрал пистолет на место, расстелил плотный дорожный плащ из парусины на листве у дерева, долго глядел на звезды сквозь ветви редких деревьев, потом отпил горячий и терпкий напиток и, прикрыв веки, погрузился в свои мысли.

Разбудили Кинта пение утренних птиц и периодически гудки – моторные повозки сигналили на тракте. Позавтракав парой вареных яиц и запив все холодным чаем, Кинт, пока одноколейник неровно тарахтел, прогреваясь, выкурил сигару из забытого, а может оставленного Моресом на память портсигара, проверил, как все закреплено на багажной раме, и замки багажных кофров. Потом, уселся на сиденье, надел кожаный шлем, поднял на нос походный платок, опустил на глаза массивные ветровые очки и поехал из рощи. Одноколейник, почувствовав шипастыми колесами веками укатанный булыжник северного торгового тракта, уверенно покатил дальше, разгоняясь и обгоняя попутные повозки и фургоны.