Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

– Что ж, будем надеяться… Во всяком случае, это тебя не остановит?

– Бедный ты мой… Конечно нет. Мы ведь будем стараться?

– Попробуем… Во всяком случае, я играю честно. И спасибо тебе.

– Пока не за что, – засмеялась Мэриэтт. – Так что там насчет вербовки?

– Ага, тебе не терпится – вот оно, женское любопытство. Значит, так, леди Мэриэтт. Сейчас я сообщу вам информацию колоссального стратегического значения. Владение этой информацией подвергает риску вашу жизнь и здоровье, но у меня нет выбора. Обещаю защищать вас по мере возможности, а по окончании событий – кольцо с бриллиантом. Информацию я вам сообщу в форме вопроса – постарайтесь ответить на него максимально вдумчиво. Графство Алур, остров Челтенхэм, Челтенхэмский замок. Что когда-либо об этом месте вам говорил дедушка или кто-то из его ближайшего окружения? Что вам вообще известно об этом сооружении? Не спешите отвечать, подумайте.

– Я предупреждала, от меня мало толку… Я была там всего один раз, когда мы ездили в Эдинбург… Хотя постойте… Дедушка как-то говорил, что там портал. Не знаю, что он имел в виду. Это то, чего вы ждете?

Дин в недоумении поскреб обозначившуюся щетину.

– Нет… Я ждал совсем не этого. Признаюсь, я растерян. Портал в Челтенхэме? Это невозможно, это был бы фитиль на полсолнечной системе.

– Какой фитиль?

– Энергетический шлейф. Но на Тратере нет ничего подобного, тут все прочесано вдоль и поперек.

И в самом деле, древних, построенных неизвестными цивилизациями порталов по всей Вселенной разбросано великое множество. Есть совсем пустяковые, сугубо местного значения, есть неизмеримые по мощности. И о тех, и о других нуль-физика далеко еще не сказала последнего слова, но никакого чуда или раритета эти конструкции давно уже собой не представляли.

– Больше он никаких слов не говорил?

– Сейчас… Еще какое-то смешное имя… Кажется, Бранчковский.

– Бранчевский… Портал Бранчевского?.. – изумленно переспросил Дин. – Невозможно… Что, он реально существует? Бред…

Но тупое, из посторонней жизни, слово «портал» вдруг вдвинулось в сознание, и вопль непостижимого чутья пустил толпу холодных мурашек вдоль свежеисправленного позвоночника – клином вниз от лопаток. «Оно, оно!» – завыл без слов таинственный внутренний голос.

– Это все?

– Да, все, – кивнула Мэриэтт. – Что вы скажете теперь, господин верховный похититель чужих невест? Потрудись объяснить. И имей в виду. Я влюбилась в тебя как дура и до смерти боюсь, что ты просто меня используешь.

Диноэл мрачно кивнул.

– Твой дедушка использует меня, я использую тебя, но когда эти пользования закончатся, я хочу, чтобы у меня были основания сказать, что мы все провели время с пользой. В любой из тех басен, которые обо мне рассказывали, упоминалось хоть раз, что я воспользовался чьими-то чувствами как инструментом?

– Вообще-то нет.

– Вообще-то… Вообще-то, это не мой стиль.

– Так что это за портал и кто такой Бранчевский?

Диноэл въехал вверх по подушке, зацепив плечом холодную спинку кровати, и, переплетя по обыкновению пальцы, забросил руки за голову.

– Да, это вопрос. Я-то искал Базу и все такое, а здесь… Если у нас все же будет, скажем, дочь, я хочу, чтобы у нее были твои глаза. Бранчевский – это физик, математик и шизофреник, жил он давным-давно. Пересказать его теорию невозможно, он писал ее всю жизнь, и чтобы понять ее, тоже нужна вся жизнь – по крайней мере, для меня. Когда видишь собрание его сочинений, возникает только один вопрос: когда он ел и пил? Вот смотри… Ты слышала о Лобачевском?

– Не издевайся, у меня высшее образование.

– Ладно. Лобачевский сделал всего одно допущение – что, если, в отличие от Эвклида, через две точки может проходить не одна прямая, а две? Или три? Или сколько угодно? И на этом он построил новый мир. Правда, никто его тогда не понял, разве что несравненный Карл Гаусс, да и тот постеснялся сказать об этом вслух. Бранчевский сделал что-то в этом роде. Он сказал: а что, если наша цивилизация и в самом деле есть продукт эксперимента неких высших сил? Что из этого следует чисто математически? А чтоб вам знать, сударыня, к тому времени всяких математических моделей истории, эволюции и еще не знаю чего было уже пруд пруди, ваши коллеги кибернетики, по-моему, ничем другим и не занимались, так что материала у Бранчевского было навалом. Он и стал рисовать разные графики, и рисовал их с юности до самого смертного часа. Выходило, что таких экспериментальных Вселенных существует бессчетное количество, больше, чем пробирок у тебя в лаборатории, но это отдельная песня, а самое любопытное в том, что все эти вселенские пробирки Великого Экспериментатора должны быть связаны между собой. И это не какие-то там точки перехода – шагнул, и ты в другом мире, – нет, это сложные многоуровневые системы, сами по себе пространства, нечто наподобие метро – тоннели, станции, входы-выходы… В Чикаго есть метро?

– Слушай, а ты часто бываешь такой противный? И почему у тебя такие жесткие волосы? Прямо конская грива.

– Естественно, ни доказать, ни опровергнуть эти рассуждения было невозможно, и хотя книги Бранчевского стояли на многих полках, помнили о нем только лишь как об авторе дюжины остроумных программ, которыми пользовались еще долгое время спустя после его смерти. Но когда открыли систему нуль-переходов, вдруг выяснилось, что она полностью укладывается в схемы Бранчевского. Вот тут поднялся шум. От таких пустячков волосы в жилах стынут. Чем черт не шутит? Вдруг этот сумасшедший парень был прав и во всем остальном? Есть такой механизм? Не знаю… Параллельные миры – это сказка, никто ни о каких множественных Вселенных до сих пор слыхом не слыхал… Да и я себе представить не могу, чушь какая-то… И потом, что это вообще значит, как это понять? У Бранчевского это просто допущение, в лучшем случае – математическая модель… Не может же, в самом деле, пустая формула глотать людей и предсказывать будущее! Охохонюшки… Что же, вот так запросто, в Челтенхэме, за какой-то дверью – раз! – и другая Вселенная? Мать их за ногу, у нас от этой-то в глазах темно…

Он замолчал, вновь прислушиваясь к голосу интуиции, но в ощущениях бушевала такая разноголосица, что приходилось лишь махнуть рукой и дожидаться более внятных мыслей.

– Что ты делаешь сегодня вечером?

– Сегодня же прием у старушки Джуди… Не знаю, зайди за мной в шесть… Боже, сколько лет я не говорила таких слов…

– Приготовься, нас ждут нелегкие времена. Светское мнение – колючая штука, и оно не на нашей стороне.

– При дворе я редкая птица, а здесь, в Хэмингтоне, особенно близких друзей у меня нет. И потом ты асоциальный комиссар чужих невест – я знала, на что шла. Поцелуй меня еще раз, и я пошла в душ. Господи, на пистолет бы не наступить.