Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

Тем не менее в сердце шотландской графини вновь запылала надежда. Однако очередной акт бесконечной Аквитанской войны заставил философа вернуться в Корнуолл, и там, на родной земле, с ним приключился скоропалительный языческий роман с владычицей друидских холмов, которая хотя тоже заняла вакантное место герцогский супруги очень ненадолго, но зато оставила после себя такую вещественную память, как вундеркинд Роберт. На сей раз Маргарита не пала духом, а напротив, приняла живейшее участие в воспитании малыша, излив на него всю нерастраченную за эти годы любовь и нежность. В свою очередь, Роберт, никогда не видевший матери, по свойству, изредка встречающемуся у ущербных натур, привязался к ней неожиданно и страстно.

Казалось бы, дело пошло на лад, тем более что годы выявили у Маргариты то, что можно было бы назвать «синдромом гадкого утенка» – время не только отбирает, но и дает, наступившая зрелость что-то прибавила, что-то убавила, и в результате к тридцати годам графиня нежданно похорошела, из весьма заурядной девушки превратившись в на редкость миловидную и еще вполне молодую женщину. Тем не менее саркастически описанная Кромвелем полоса приятных и ни к чему не ведущих отношений все тянулась и тянулась, приобретая оттенок какой-то уже коматозной безнадежности, как вдруг, громом среди ясного неба, явилась иноземная внучка Ричарда, красивая нездешней, непривычной глазу красотой и очень твердо знающая, чего хочет.

Выяснилось, что принципиальный и великодушный Олбэни питает странную слабость к дамам нрава крутого и решительного. Терзаемая слухами Маргарита стойко терпела и надеялась, сколько могла, как надеется человек, что счастливый случай задержит отправку поезда, на который он опаздывает. Но весть о неотвратимо надвигающейся помолвке развеяла последние иллюзии – не дожидаясь более уже ничего, графиня приказала укладывать вещи, дабы поделиться своей печалью с милыми сердцу вересковыми и можжевеловыми пустошами.

Любуясь весенним разливом Твидла из окна неспешно катившейся кареты, она через трое с лишним суток добралась до южного рубежа, на последнем вечернем пароме переправилась через Сарк-ривер в четверти мили от темных нагромождений нового моста, скрытого лесами и щитами опалубки, и еще до полуночи была в доме своей дугласовской родни, даже успев к припозднившемуся ужину.

Старинный дом влиятельного северного клана был когда-то пограничной крепостью и стоял у самых Западных ворот, неподалеку от легендарной Гретны-Грин, самого притягательного места для влюбленных пар со всей Британии – в этой деревушке, поделенной границей пополам, благодаря казусу всемилостивейшего соизволения, можно было обвенчаться по либеральным шотландским законам, не нарушая при этом английских. Правда, нынешний шотландский король, Иаков VI, человек богобоязненный (точнее, вынужденный лавировать между католическим лобби у себя в парламенте и протестантским вольнодумцем Ричардом), желая как-то ограничить «весь этот разврат», издал указ о необходимости до совершения обряда прожить в Шотландии не меньше двух недель, но этим лишь окончательно превратил Гретну в Мекку брачного туризма и в немалой степени способствовал ее процветанию.

У графини Маргариты такая романтическая суета под боком могла вызвать только грустную улыбку – уставшая, опустошенная, у себя в спальне она уже готовилась отойти ко сну, когда во дворе послышался шум, говор, стук засовов, стук копыт, в доме поднялась беготня, и внезапно перед ней предстал наяву владыка ее грез – в дорожном плаще, сапогах и весь, с ног до головы, забрызганный грязью.

В голове очумелого от изматывающей скачки Олбэни так и не сложилось разумной формулы предстоящего разговора, только (он вдруг ни с того ни с сего вспомнил Кромвеля) крутилась, как заведенная, дурацкая мысль: «Хрен тебе, а не ВПП, гад летучий», но, увидев в изумленных глазах Маргариты вспышку отчаянной надежды, он понял, что никакая дипломатия тут ни к чему.

– Марго, ты выйдешь за меня? – все еще тяжело дыша, спросил он.

Естественно, Маргарита ни сном ни духом не ведала о лондонских событиях, но она очень хорошо знала Олбэни, и ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять – перед ней осколки его очередной личной катастрофы. Собравшись с силами, она взяла себя в руки и ответила с достоинством:

– Разумеется, нет. И сними эти ужасные сапоги – здесь сейчас пол придется мыть.

Дверь своей хэмингтонской квартиры Мэриэтт открыла старинным плоским ключом, испещренным мудреной комбинацией воронок – будто дотошный слесарь испытал на нем все разнообразие набора свежекупленных сверл, – и включила свет самым что ни на есть прозаическим выключателем.

– Удивительное ощущение, – сказал Диноэл. – Лифт, электричество, обычная дверь с обычным замком… Словно и не улетал с Земли.

На царские хоромы жилище походило не слишком, особенно если учесть, что большую часть времени Мэриэтт проводила здесь, а не в парадных палатах Уайтхолла. Большая прихожая сплошь в книжных полках, гостиная с видом на парк, туманно-стеклянные, с узором стеблей-прожилок, двери в спальню, коридор с ванной, ведущий в длинную кухню, где тоже смутно угадывались ряды полок. Гостиная, шторы, диван, торшер над низким журнальным столиком.

– Мистика, – изумился Дин, – у меня дома ковер с таким же рисунком. Такие же четверные птички. Что это может значить?

– Как же мы вымазались! – ахнула Мэриэтт. – Где ты так прислонился? Я такая же? – Она бросилась к зеркалу. – Срочно мыться! Да, и прости за беспорядок.

Но в царстве шампуней, кремов, сверкающего кафеля и хрома Диноэл поймал ее за плечи, посадил рядом с собой на край ванны и обнял.

– Послушай, чумовая девчонка, может быть, еще не поздно все вернуть.

– Ты это из-за Олбэни? – отчетливо холодея, спросила она.

– Нет. Я, разумеется, свинья, совесть и все такое, но речь не об этом, Олбэни взрослый человек, и ничего особо страшного мы с ним не сделали – уж извини, сужу по своим походным меркам. Нет, дело в тебе. Я втягиваю тебя в мутную историю с непредсказуемым концом. Не в моих правилах подставлять чужую голову. Чертов Ричард, он в своем сценарии расписал, что мне на все наплевать, лишь бы добиться цели. А мне не наплевать. Потому что ты слишком много для меня значишь – уж не знаю, как это вышло.

Мэриэтт облегченно вздохнула и, рискуя потерять равновесие, повернулась к нему.

– Может быть, ты прав, может, и вправду есть какой-то сценарий, но, если по этому сценарию мы с тобой вместе, я не стану с ним спорить. И не в моих правилах – у меня тоже есть правила – бегать от своей судьбы. Решай сам: если я тебе нужна, я твоя, и будь что будет.