Роберт Хайнлайн - Звездный десант

Временный мой сосед вошел, когда я собирал вещи.

— Как, приказ уже получил?

— Ага.

— Куда?

— Мобильная Пехота.

— Пе-е-хота?! Эх ты, дурилка картонная! В таком разе мне тебя искренне жаль!

Я выпрямился и зло ответил:

— Заткнись! Мобильная Пехота — лучшие части в армии! Да она и есть — армия! Все вы будете пахать для нас, а уж мы займемся настоящим делом!

Он заржал:

— Ладно, ладно, поглядим!

— Ты что, в зубы захотел?!

Меня вместе с тысячей таких же «пациентов» забросили в лагерь Артура Кюри. Действительно — лагерь, единственным капитальным строением там был склад экипировки. Спали и ели мы в палатках; жили, так сказать, на открытом воздухе — если, конечно, можно назвать это жизнью; в то время я бы от этого воздержался. Для меня, привыкшего к теплому климату, там было все равно что в пяти милях от Северного полюса. Без сомнения, настал новый ледниковый период.

Однако на тренировках согревались поневоле, уж об этом командование позаботилось!

В первое утро нас подняли до рассвета. Вдобавок я еще не отошел после смены часовых поясов и, казалось, ни за что не смог бы проснуться. В самом деле — нельзя же всерьез представить, что нужно подыматься посреди ночи!

Однако имелось в виду именно это. Громкоговоритель врезал военный марш, который и мертвого поднял бы, а какой-то горлопан пробежал по проходу между коек с воплем:

— Все наружу! Под-нимайсь! Жи-ва!!! — и тут же вернулся, стоило мне натянуть одеяло на голову. Перевернув койку, он сбросил меня на ледяную землю.

Но лично против меня он, похоже, ничего не имел — тут же пошел будить других, даже не взглянув, как я там.

Через десять минут в штанах, майке и ботинках я вместе с остальными стоял в неровной шеренге — нам предстояла зарядка. Только теперь на востоке показалось солнце. Перед шеренгой стоял широкоплечий здоровяк мрачного вида. Одет он был так же, как и мы, но рядом с ним я выглядел бы плохо забальзамированным трупом. Щеки его и подбородок были до синевы выбриты, стрелки на брюках — порезаться можно, башмаки блестели, как зеркала, а манеры — полное состояние боевой готовности. Бодрый, раскованный, отдохнувший… Будто и вовсе в отдыхе не нуждается — только проверяй каждые 10 000 миль да пыль иногда стряхивай.

— Р-рота-а! — гаркнул он. — Смыррррна! Я кадровый сержант Зим, ваш непосредственный начальник и командир роты! Будете обращаться ко мне — должны говорить «сэр» и отдавать честь! То же самое — обращаясь ко всякому, кто носит инструкторскую трость.

Он носил при себе стек и сейчас сделал резкий поворот-мулине, демонстрируя, что имеется в виду под «инструкторской тростью». Прошлым вечером, когда нас только привезли, я уже видел людей со стеками и даже решил было купить себе такой — выглядели они потрясно! Теперь мое мнение на этот счет переменилось.

— …потому что на такую ораву практикантов офицеров тут маловато. Стало быть, практиковаться будете на нас. Кто чихнул?

Молчание.

— КТО ЧИХНУЛ?

— Я, — послышалось из строя.

— Что значит «я»?!

— Я чихнул.

— «СЭР»!

— Я чихнул, сэр. Я простужен, сэр!

— Ишь ты…

Зим остановился перед парнем, которого угораздило чихнуть, держа стек, как указку, в дюйме от его носа:

— Фамилия?

— Дженкинс… сэр.

— Дже-енкинс… — Зим повторил его фамилию с отвращением, будто что-то крайне неприличное. — Ты что ж это, Дженкинс, и на посту ночью собираешься чихать только потому, что нос у тебя рассопливился? А?!

— Н-надеюсь, что нет, сэр.

— Я тоже на это надеюсь… Однако ты же совсем замерз! Хм-м-м… Этого так оставлять нельзя…

Он указал стеком вдаль:

— Видишь склад?

Я тоже посмотрел в ту сторону, но ничего, кроме прерии да одинокой постройки у самого горизонта, не увидел.

— Выйти из строя! Обежать вокруг склада. ОБЕЖАТЬ, я сказал! Бронски, проводи!

— Слушаю, сержант!

Один из этой компании со стеками устремился вслед за Дженкинсом, легко нагнал его и звучно стегнул пониже спины. Зим повернулся к остальным, все еще державшим строй по стойке «смирно».

Пройдясь взад-вперед вдоль строя, он внимательно оглядел нас и заметно опечалился. Наконец он остановился, повернулся к строю, покачал головой и сказал — самому себе, но достаточно громко:

— Да, привалило мне счастье, нечего сказать!

Он еще раз осмотрел нас.

— Вы, обезьяны! Нет, даже не обезьяны — вам до нормальных обезьян еще расти и расти… Вы, унылое сборище тошнотворных мартышек! Вы, слабогрудые, вислопузые заморыши, убежавшие из-под нянькиного передника! За всю мою жизнь не видал я такой кучи избалованных маменькиных сыночков, как вы! Пузо подобрать! Глаза на меня! Тебе говорю!

Я втянул живот, хотя вовсе не был уверен, что он обращается именно ко мне. Он все говорил и говорил и бушевал так, что я даже забыл про здешний собачий холод. Он ни разу не повторился, не допустил богохульства или непристойности (позже я понял, что все это он приберегал для особых случаев, но сегодняшний особым далеко не являлся). Однако наши недостатки — физические, умственные, моральные, а также наследственные — ухитрился описать во всех деталях и подробностях.

Но, как бы то ни было, я даже не оскорбился: язык его выражений был просто замечателен. Вот бы такого в нашу дискуссионную группу!

Вскоре он прервался. Казалось, что он того и гляди заплачет.

— Нет, я так не могу! — В голосе его звучала горечь. — Мне просто необходимо как-нибудь разрядиться. В деревянных солдатиков я наигрался еще в шесть лет, и они были куда как лучше! Ладно! Вы, моли занюханные! Есть среди вас такие, кто думает, что может задать мне трепку? Есть в этой толпе хоть один мужчина?! Давайте, колитесь!

Последовала короткая пауза. Промолчал и я. Я был твердо уверен, что это он может задать мне трепку — иллюзий на свой счет у меня не было.

С правого фланга послышалось:

— Кажись, я справлюсь… са-ар.

Зим повеселел.

— Во-о! Подойди-ка, дай посмотрю на тебя!

Один из правофланговых вышел вперед. Он был дюйма на три выше сержанта, да и в плечах пошире.

— Как тебя звать, солдат?

— Брекинридж, са-ар, — и вешу я двести десять фу-унтов, и не-ечего меня тут обзывать вислопу-узым!

— Так, по каким правилам будем драться?

— Са-ар, вы уж сами себе выбирайте, по каким правилам помирать. А мне, ва-аще-та, се равно.

— Отлично, без правил, так без правил. Начинай, когда будешь готов.

Зим отшвырнул свою трость в сторону.

Драка началась — и тут же закончилась. Великан-новобранец сидел на земле, придерживая свою левую руку правой. Он ничего не говорил.

Зим склонился над ним:

— Сломал?

— Кажись, да… са-ар.