Владилен Цыганов - История Индонезии. Часть 2

В первой четверти XX в. индонезийская интеллигенция подразделялась на несколько группировок. Прияи, представители аристократических кругов, составляющие костяк «туземной гражданской службы» (весьма престижной в глазах населения), проявляли недовольство жестким расовым барьером. Он преграждал им путь в высшие страты государственного аппарата [5] В 1940 г. лишь 7% из 3040 чиновников высшего ранга были индонезийцами. , сокращая их оклады в три–четыре раза против жалованья голландцев, занимавших аналогичные посты. Их тревожило также стремительное внедрение в госаппарат хуацяо [6] К 1930 г. в государственном аппарате НИ насчитывалось уже свыше тыс. хуацяо. . Политические устремления этой группы интеллигенции в начале рассматриваемого периода ограничивались стремлением, не меняя общественного и государственного строя, заместить максимум чиновничьих должностей. Эта группа служилой дворянской интеллигенции стала социальной основой умеренных националистических (часто локально–этнических) партий и союзов, профсоюза индонезийских служащих госаппарата. Она представляла феодально–националистическое, крайне умеренное крыло национального движения [7] К началу XX в. феодальный национализм, как отмечает А. А. Губер, изжил себя в основных районах Индонезии как сила, способная на борьбу с империализмом. и охотно шла на сотрудничество с колонизаторами в надежде на улучшение своего положения.

Второе, буржуазно–либеральное реформистское крыло, проявившее себя уже в середине 20‑х гг., было представлено буржуазной интеллигенцией, хотя в определенной степени ее пополняли и выходцы из прияи. В рассматриваемый период развивалось оскудение этого последнего слоя: отпрыски многодетных семей прияи способствовали формированию буржуазной по ориентации группировки. В основном же это крыло складывалось из торговцев, служащих, священнослужителей и просто зажиточных крестьян. Апелляции к народу в их устах отражали намерение прежде всего упрочить свой социальный статус. Это буржуазно–реформистское крыло занимало в национально–освободительном движении центристские, либеральные позиции, но оставалось слабым прежде всего ввиду незрелости самой индонезийской буржуазии. Оно готово было на первых порах довольствоваться статусом доминиона для НИ в составе голландского «содружества наций», хотя конечной его политической целью была полная независимость.

Гораздо радикальнее была по своим устремлениям разночинная по своему происхождению, мелкобуржуазная по образу жизни революционно настроенная интеллигенция. Получив среднее или высшее образование (нередко в метрополии), она либо пополняла категорию «лиц свободных профессий» (частнопрактикующих врачей, юристов, журналистов, учителей частных школ и т. п.), либо вообще оставалась без работы. Последние, так называемый «интеллектуальный пролетариат», уже к середине 20‑х гг. составляли не менее 13% образованных индонезийцев. Эта группа не только выдвинула из своей среды большинство лидеров революционно–националистического антиколониального движения, но одна из ее фракций оказалась способной стать и проводником идей социализма в рабочем движении. Именно этой группе) удалось привести в движение широкие массы городского пролетариата и крестьянства, эта группа социал–революционеров проявила себя прежде всего в КПИ, в профсоюзном движении, в НПИ и других радикальных националистических партиях 30‑х гг.

Однако для понимания общественных процессов начала XX в., идейных побудительных мотивов, движущих индонезийцами, прежде всего яванцами, одной классово–социологической системы недостаточно. Необходимо также учесть как социоконфессиональные, так и социокультурологические императивы. Религиозные верования жителей «мусульманской» Явы носят синкретичный характер. На исконные анимистические верования, перемешиваясь с ними на всем протяжении ее истории, накладывались (в разных районах с разной интенсивностью) заимствованные религии. Одна из них, политеистический индуизм с культом даря–бога, особенно закрепился при дворах яванских феодальных владык, среди сановной бюрократии. Монотеистический ислам особенно глубоко внедрился в прибрежных территориях Явы и ряда других островов, вдоль международных торговых путей. Смешение в разных пропорциях этих религий и верований обусловило складывание трех социокультурных стереотипов, выделяемых самими яванцами и в конечном счете опирающихся на три социальных слоя. Один из первых западных исследователей проблемы американец К. Герц характеризует их так: «Абанган — … течение, делающее упор на анимистический аспект всеобъемлющего яванского синкретизма и широко соотносимое с крестьянскими [8] Следовало бы добавить: «и рабочими». элементами населения; сантри—… подчеркивающие исламские аспекты синкретизма и в целом принадлежащие к торговым элементам (равно как и к определенным [9] Читай: «зажиточным». слоям крестьянства), и прияи, подчеркивающие индуистские аспекты и относящиеся к бюрократическому элементу, — вот три эти суб–традиции».

Лица, считающие ислам руководящим началом во всех (в том числе политических) деяниях человека, сведущие в мусульманской догматике, обрядности, морально–правовой системе ислама (шариате), неукоснительно их придерживающиеся и воинствующе требующие того же от других, получили на Яве прозвище сантри . Многие из них окончили мусульманские школы (песантрены), совершили хадж, были имамами, служками при мечетях и т. п. Сантри представляли преимущественно буржуазные, отчасти мелкобуржуазные слои деревенских эксплуататоров, кулачество, средних и часть мелких национальных торговцев.

Более многочисленна социокультурная группировка абанган , Это номинальные, «статистические» мусульмане, лишь эпизодически отправляющие обрядовые ритуалы, пренебрегающие шариатом ради обычного права — адата — и тяготеющие к анимизму, культу духов предков, часто к мистицизму. Их мировоззрению присущ примат мирского над религиозным. Абанган представлены пролетарскими и промежуточными слоями (предпролетариат, ремесленники, городские низы) и крестьянством, преимущественно бедным.

Противоречия, между сантри и абанган обычно принимали острый, нередко антагонистический характер. Воинствующие сантри клеймили своих оппонентов как маловеров и даже еретиков, лжемусульман, грешащих политеизмом и мистицизмом, и стремились «повернуть их к истинному исламу». Абанган же насмехались над «начетничеством, фарисейством, арабофильством» сантри, их высокомерием и верой в собственную непогрешимость; осуждали их как «отступников» от обычаев и традиций родины.