Дэвид Бишоф - Чужие: Геноцид. Чужая жатва [сборник, litres]

Стэн подумал, что, скорее всего, это уведомление лежит на его столе среди нераспечатанной корреспонденции. Ввиду проблем со здоровьем ему было совсем не до почты. Большинство писем все равно ничего хорошего не предвещали: либо он терпел убытки или вообще прогорал, либо его патенты не оплачивались так, как он бы этого хотел. Но чаще всего по почте приходили налоговые квитанции.

Он почувствовал, как на него нахлынула волна безнадежности, и начал искать слова, которые помогли бы ему выкрутиться:

– Они не имеют права этого сделать. Я смогу работать только в том случае, если у меня будет космический корабль. А если его отберут, как я выплачу то, что должен?

– Это не мое дело, – без эмоций ответил судья. – Надо было думать об этом раньше, когда вы просрочивали платежи. Так или иначе, я обязан донести до вас решение правительства о конфискации корабля. Если вы или ваш адвокат не согласны, подайте жалобу служащему в холле.

– Большое спасибо, – с горечью произнес Стэн и вышел из зала суда.

Через несколько кварталов он присел на скамейку. Ему было нужно собраться с мыслями. Сердце выпрыгивало из груди, он вспотел, хотя было совсем не жарко. «По крайней мере, – думал он, – может на этом все плохое, что могло сегодня случиться, уже случилось. Я свое получил сполна».

Вся эта история, конечно, произошла до того, как Стэн попал на прием к врачу.

Доктор Джонстон вошел в раздевалку, когда Стэн только закончил завязывать свой галстук.

– Что с моими анализами? – поинтересовался Стэн.

Доктора этот вопрос поставил в неудобное положение:

– Боюсь, все не очень хорошо.

– Но я был здесь год назад, и вы уверяли, что со мной все в порядке.

– За год многое может измениться, – нахмурился врач.

Стэн чуть было не нагрубил в ответ, но сдержался.

– А если поподробнее, то в чем дело? – спросил Стэн.

– Давайте вы сами посмотрите результаты, – ответил доктор Джонстон. – Вы были правы, доктор Мяковски. Вас не зря волновали черные пятна на груди и спине. Это – рак.

Стэн сел. Ему потребовалось какое-то время, чтобы осознать услышанное. Он не мог поверить диагнозу, хотя уже несколько месяцев подозревал, что у него именно онкология.

Справившись с собой, он спросил:

– Это конец?

– Да, – кивнул врач. – У вас осталось мало времени. В вашем распоряжении всего несколько месяцев. Простите, но я предпочитаю говорить правду. Уверен, вы и сами знаете, что ваше состояние неизлечимо. Но мы можем замедлить развитие опухоли и облегчить симптомы. Я уже подготовил рецепт на лекарства, – сказал врач и протянул ему сложенный лист бумаги. – И это тоже вам.

Джонстон достал маленькую пластмассовую коробочку. Внутри, упакованные в поролон, лежали двенадцать ампул с синеватой жидкостью.

– Это – «Ксено-Зип». Вы слышали о нем?

– Если память мне не изменяет, его производят из маточного молочка женских особей ксеноморфов, – кивнул Стэн.

– Именно так, – подтвердил доктор. – Должен вас предупредить: это средство не победит болезнь, но оно поможет облегчить симптомы. «Ксено-Зип» – это запрещенный препарат, и я не должен давать его вам, но он действительно может помочь.

– У него есть побочные эффекты? – спросил Стэн.

– Да, именно поэтому лекарство еще не запатентовано государством. Однако многие его используют. Дело в том, что «Ксено-Зип» оказывает очень сильное воздействие на психику, но на всех людей влияет по-разному. Многие после этого лекарства чувствуют себя лучше, но кому-то становится плохо. А у некоторых оргазм длится целую вечность.

– По крайней мере, я умру счастливым, – пошутил Стэн, но ему было не до смеха.

Ночью было холодно. Ветер, словно банши [22] Банши – фольклорный персонаж, привидение-плакальщица, чьи завывания под окнами дома предвещают обитателю этого дома смерть. , гулял по улицам Нью-Йорка и выл на луну.

Квартал, где находился дом Стэна, когда-то был частью Грамерси-Парк. Теперь вооруженные граждане днем и ночью патрулировали улицы этого района. После нашествия чужих в городе сплошь и рядом творились беспорядки, и законы просто перестали существовать. Некоторые жители все еще помнили страшные события тех времен. Они помнили, сколько ужаснейших смертей эти монстры принесли вместе с собой. Нью-Йорк стал выглядеть старше своего настоящего возраста и больше напоминал Багдад или Вавилон. В наше время, после всех тех мрачных событий, город перестал быть похожим на себя. Он словно стал живым свидетелем невообразимого зла, вступил с ним в схватку, а теперь замер в ожидании начала новой счастливой жизни.

После того как Стэн сделал себе легкий ужин, он прошел в гостиную и зажег в камине огонь. Профессор сел в кресло-качалку и стал печально смотреть на пламя, слушая свист ветра и думая о том, как мало времени у него осталось.

Ему было странно осознавать, что вести о неминуемой смерти заставят его думать о самоубийстве. Стэн раньше не понимал слов Шопенгауэра о том, что немецкий философ множество ночей провел с мыслями о суициде, но сейчас он ощутил, что в этом все-таки есть какой-то смысл. Покончить жизнь самоубийством – это значит не дать болезни одержать победу. Это может стать неким триумфом: он не будет больше танцевать под дудку смерти, и боль не будет скручивать его и заставлять умолять о пощаде. Он мог просто посмеяться над всем этим и, как сказал Гамлет: «…он мог кинжалом тонким сам покой добыть» [23] Шекспир У. Монолог Гамлета. Перевод Владимира Набокова. .

Рядом с креслом стояла тарелка с яблоками. На ней лежал короткий острый нож. Стэн взял его в руки и рассматривал так, будто никогда не видел раньше. «В какую же часть тела его вонзить? Может, сделать харакири? Или придумать что-нибудь другое, более подходящее для западной цивилизации?»

И все же мысли о самоубийстве кажутся более соблазнительными, когда они всего лишь умозрительны. На самом деле он не намеревался убивать себя. Он просто хотел что-то предпринять, но не знал, что именно.

Его мысли напоминали длинную унылую зиму, и он был крайне удивлен, когда услышал звон дверного колокольчика.

Стэн в изумлении оторвал взгляд от огня, так как никого не ждал. С самого раннего детства он привык к уединению и знал, что нет смысла бороться с этим. Мяковски верил, что так записано в его книге судеб. У него не было ни подруг, ни друзей. Никто не звал его в кино, или на концерт, или выпить вечером в компании. А после того как четыре года назад его родители погибли в автокатастрофе, он стал еще более замкнутым. Иногда он общался с коллегами по работе – людьми, похожими на него, склонными проводить время в одиночестве. Но из-за его острого языка все предпочитали держаться от него подальше. Стэн жил в доме один. В подвале он оборудовал лабораторию, где иногда ставил эксперименты, писал, и вел свою уединенную жизнь среди привычных вещей.