Геннадий Башунов - Продавцы грёз [СИ]

— Я перезарядил магазин.

Это Дерек. Значит, у меня остаётся ещё два патрона.

Поворот винтовки. Ещё одна цель. Теперь я беру прицел немного выше — расстояние уже превышает восемьсот метров, но попасть шанс ещё остаётся. Я спускаю курок, выравниваю прицел и стреляю ещё раз. Теперь всё.

Я убираю винтовку и со злым удовлетворением отмечаю, что третий всадник не шевелится в седле, а его конь начал забирать куда правее каравана.

— Молодец.

Это шеф. Я поднимаю голову и вижу её. Ивалла стоит за моей спиной, на её губах, полных, красных губах, которые я так люблю целовать, играет жёсткая усмешка. Я киваю и поднимаю вверх большой палец. В голове абсолютно пусто. На душе тоже. Я поднимаюсь на ноги, пошатнувшись, бесцельно шагаю вперёд.

И тут же сгибаюсь в диком приступе рвоты, одновременно чувствуя, как по моим щекам бегут слёзы.

А кто говорил, что убивать легко?

— Ты в порядке? — спросил Авер, хлопая меня по плечу.

— Угу… — промычал я сквозь набранную в рот воду.

Я ещё раз сполоснул рот и закурил. Это была уже четвёртая сигарета за последние пятнадцать минут, но табачный дым входил в лёгкие, как чистейший горный воздух. Втягивая дым, я смотрел на свои трясущиеся руки.

Мне было хреново. Так хреново, как не было никогда. И, чёрт возьми, я был рад, что меня не видит никто, кроме моего инструктора. Деревенские мужики и наша команда собралась на стене и башнях, женщин, детей и стариков согнали в дома на противоположном конце деревни, оставив их под охраной нескольких подростков с дряхлыми ружьями. Работорговцы пока нападать не спешили, но на счастливый исход я и не надеялся.

Авер сидел на крыльце дома, исподлобья наблюдая за мной. Я ответил ему натянутой улыбкой и сел рядом.

— Когда я жил на одном острове, я был инструктором по стрельбе в армии, — медленно проговорил Авер. — И хирургом одновременно. Твёрдая рука и верный глаз нужны и там. Утрами я натаскивал таких же, как и ты, сопляков стрелять в других людей, а вечерами резал своих прошлых учеников, возвращающихся с поля боя с оторванными конечностями, осколками гранат и пулями в животах. Я не убил — своими руками не убил — ни одного человека, если, конечно, не считать тех, что умерли у меня на руках из-за моих же ошибок: я был хреновым врачом и слишком много работал. Но кого-то ведь мне удавалось спасти. Тогда я думал, что искупаю свою вину этим. Учу своих убивать врага и сам же спасаю жизни тем, кому повезло чуть больше, чем убитым, и чуть меньше, чем оставшимся невредимыми. Мне казалось, будто равновесие соблюдено. Одного убил, второго вылечил… Мне казалось так до тех пор, пока я не понял — я убиваю их всех. И своих, и чужих, и пациентов. Я понял, что лгу сам себе, ведь именно благодаря мне и таким как я гибнет столько людей с обеих сторон. Именно я убивал их, в то же время, считая, что мои руки остаются чисты, ведь на курок нажимал не я.

Поняв это, я убежал. Дезертировал. Поэтому меня ждёт дома смертная казнь. Поэтому моя семья, стоящая у верхов армии, скорее всего, сейчас влачит жалкое существование — дезертиров у нас не любят. Но я не могу к ним вернуться. Знаешь почему? Я не смогу посмотреть им в глаза. Ни жене, ни сыну, ни даже отцу. Потому что мои глаза лживы, а руки по локоть в крови. Я каждый день хочу умереть, но боюсь убить себя, ведь я ещё и трус. Сейчас я считаю, что жизни куда больше достойны те парни, что спускали курок. Они хотя бы не лгут сами себе и не боятся признаться себе — они убийцы. Как ты. Поэтому ты лучше меня. И я надеюсь, ты последний мой ученик. — Авер тяжело вздохнул. — Ты переживёшь это, парень. К тому же, возможно, тебе удалось спасти десятки жизни. Вообще-то, я только это тебе и хотел сказать. Но…

— Спасибо, — слабо улыбнулся я, закуривая.

Не скажу, что причиной был иногда довольно бессвязный монолог (или исповедь?) Авера (и уж точно я не считал себя лучше его), но я немного отвлёкся от собственных мыслей. Позже я понял: этот разговор очень помог мне. Дитя другого мира, родившийся в абсолютно других условиях, никогда не думавший о том, что мне придётся взять в руки винтовку, чтобы отстаивать свою жизнь, я понял, что только в тот день я начал полностью приспосабливаться к этому жуткому и несправедливому миру. Стал настоящим его жителем. Нет, не безжалостным убийцей, тогда я им ещё не был. Я стал местным, по-настоящему. А местным слишком часто приходится убивать, чтобы сохранить свою жизнь. Иногда ты жертва, иногда охотник, это на самом деле и не важно — грань между ними слишком тонка. Убивай, чтобы жить дальше. Таков закон жизни. Я его принял.

И, чёрт возьми, готов был снова взять в руки винтовку.

— Почему они тянут? — спросил я.

— Готовятся, — пожал плечами мой собеседник. — Снимают клетки, отцепляют прицепы. Поверь, их машины — настоящие крепости на колёсах, я видел в деле такие… И чертовски рад, что тогда мне удалось сбежать в лес и спрятаться. Возможно, нас будут брать на измор. Может, пойдут на штурм сразу после рассвета. Скорее всего, второе, они видели наших снайперов в деле. Два-три дня такой осады, и штурмовать деревню уже будет некому. Да, тянуть они не будут. Но подготовиться им в любом случае надо. — Авер на миг замолчал. — Они же говорили, сколько у них людей? Ну, знаешь, они часто любят хвастать силой.

— Переговорщик сказал, что у них двадцать пять человек, — ответил я, с трудом выловив воспоминание из забитой до отказа пустотой головы. — А потом сказал, что сорок пять.

— И шесть уже мертвы… Но это не значит, что их осталось девятнадцать или тридцать девять, они вполне могли солгать.

— И какой тогда от этого смысл?

— Ну, — инструктор по стрельбе пожал плечами. — Можно предположить, что их не меньше десяти, но и не больше трёх десятков. Если бы у работорговцев осталось мало людей, они бы уже сворачивали удочки, но, когда ты ушёл, они явно готовились к штурму. Значит, их ещё двадцать-тридцать человек. Может… может и сдюжим.

— Надеюсь, — горько усмехнулся я.

Авер усмехнулся в ответ и огляделся. Вокруг никого не было.

— Теперь молчи, — сказал он, понизив голос. — Эмена и Орайя сейчас готовят дирижабль. На всякий случай, понимаешь? Пулемёт и всё остальное придётся бросить, но жизни и птичка дороже всего этого. Теперь слушай внимательно. Если дело пойдёт совсем худо, если работорговцам удастся прорваться в деревню и устроить резню, или ты увидишь, что кто-то из наших бежит с поля боя, беги со всех ног к дирижаблю. Плевать на благородство, геройство и обещания. Мы наёмники, и до этих людей нам есть дело только пока они могут платить. А мёртвые платить не могут. Понял?

— Да, — помедлив сказал я.

— Молодец. — Авер снова замолчал, будто вслушиваясь. Через несколько секунд на его лице появилась жуткая гримаса, наверное, означающая ухмылку. — А теперь пошли. Они не стали ждать до утра.