Евгений Ратников - Город, в котором оживают кошмары

Сэр Баскервиль был совершенно не в восторге от «нового» босса, но благоразумно скрывал своё раздражение, попивая элитное виски прямо из горлышка бутылки, составленной из нескольких кубов разного размера, и начищая свой металлический собачий череп. Новый шлем должен был лучше защитить его от удара собственной палицей, который он некоторое время назад отведал. Жаль теперь не получится врать о почтении памяти отца, брата и иных родственников! Но это потеряло смысл, ибо ныне Геннадий уже не претендовал на звание самого экстравагантного дурака в их компании. Более того, в свете избранного Германовым курса, казался себе очень даже умным и помногу размышлял о будущем. Прищурив заросшие чёрной шерстью веки, он подозрительно оглядывал оставшихся членов их шайки, пытаясь проникнуть в их устремления.

Нет, некоторых перемены, конечно же, совершенно не коснулось. Вот СиЭйч, появившись из темноты тоннеля, достал из-за спины тушку животного, похожего на большую крысу, деловито содрал с неё шкуру своими синими кольчатыми пальцами и начал запихивать окровавленную голову в растянувшиеся треугольные челюсти. Если бы сэр Баскервиль сам попробовал договориться с поджигателем, а не надеялся на Палача, было бы у них в команде два таких. Что хотел предложить пиявке Германов? Богатство? Нет, таким существам оно без надобности. Он неплохо изучил примитивное мышление аннелидоидов, наблюдая за СиЭйчем. Черви, они в какой-то степени дети. Они живут яркими впечатлениями. Чего нужно для счастья Синему? Полазить по глубинам, да повзрывать что-нибудь! Чем больше треска, тем веселее! Теперь он получал, что хотел и с наивностью детёныша послушно разрушал город, вряд ли осознавая, что двумя движениями пальцев обрывает жизни десятков таких же мыслящих и чувствующих, как и он, существ. Если бы ему кто-нибудь посчитал нужным объяснить, что теперь их родственники имеют полное право его убить, Синий искренне бы недоумевал, а с какой, собственно, стати?

Неподалёку от него завернувшись в свой грязный плащ, сидело у стены ещё одно существо, у которого всё происходящее вызывало неподдельный восторг. Сейчас Проповедник невозмутимо спал, уронив свою большую голову себе на грудь, изредка, не просыпаясь, почёсывая кончиком хобота свою промежность. Рядом валялась опустошенная бутылка. Раньше он казался Геннадию самым мудрым из всех них. Но, когда Палач начал подготовку к терактам, Борис, одержимый идеями о страшных судах и карах небесных, не просто поддержал его, а превратил акцию в свой личный театр одного актёра. Ещё до заложения зарядов, объявив о жалости к «нераскаявшимся убиенным» сей полоумный субъект убежал в город, где стращал всех, кто ему попадётся на глаза, рискуя быть пойманным «собаками» и всё сорвать. При попытках воззвать к его больному разуму, Проповедник многозначительно вопрошал: «Способен ли ты остановить низвергающийся с вершины камень?», после чего насмешливо стучал своим толстым пальцем по лбу давнего компаньона. В принципе, от слона следовало рано или поздно ожидать подобной неадекватности, но Геннадий был крайне разочарован, что наступила она в столь неподходящий момент.

Валет становился предметом угроз Палача чаще других, потому как последнее время всё буквально валилось у него из рук. То ли лечение не помогло его отбитой голове, то ли осознание того, что он теперь не гроши из карманов Эдберга выуживает, настолько сильно давило на психику. Страхи, которые он раньше маскировал под осторожностью, теперь овладели им полностью, поглотив последние остатки его слабохарактерной личности. Вернулся в тоннели он бодрый, весёлый, с новой колодой хитрых карт. И за короткое время впал в апатию. Начал снова подолгу смотреть в одну точку, тёр глаза, моргал, тряс головой, вздрагивая от каждого шороха и шарахаясь от каждого тёмного угла. Раньше он сомневался во всех, даже самых продуманных планах — теперь со всем отрешённо соглашался, а на все вопросы о своём состоянии отвечал натянутой улыбкой и словами: «Да всё нормально, пацаны!» С каждым днём ему становилось всё хуже и хуже. Вот и сейчас он еле проплёлся мимо сэра Баскервиля весь какой-то бледный. Гена протянул ему бутылку, но тот, даже не повернув в его сторону головы, утащился в темноту одного из тоннелей. Бестолковый картёжник показывал всем своим видом, что окончательно сдулся и поставил на себе крест.

Ухмыльнувшись, пёс сделал очередной большой глоток и повернулся в сторону Палача. Их всемогущий лидер, обнажившись по пояс и оставшись лишь в своих чёрных штанах, подвязанных красным кушаком, выпускал пар, борясь в центре коллектора с Валуном, в свободное время обучающим его нескольким базовым приёмам. Германов заметно уступал борцу в пропорциях и способностях, однако смотрел на амфибоида с презрительным снисхождением. Новый невесть откуда взявшийся товарищ, приведённый Крэ, вряд ли пока ещё сообразил своей жабьей башкой, во что ввязался, но зато быстро определил, кого здесь стоит бояться и потому старательно разыгрывал из себя услужливого дурачка. На этих тренировках у него шанс почувствовать себя в своей тарелке и показать свою полезность. Алексей раз за разом пытался обхватить коренастого мутанта своими жилистыми руками, но жаба, бугрясь обтянутыми серой кожей мускулами, ловко выскальзывала из его захватов и, то оказывалась за его спиной, то несильно зажимала между локтём и предплечьем его шею. Выпустив Палача и дав ему возможность сорвать злость ядовитыми высказываниями в отношении собственной персоны, Валун подобострастно улыбался, тоном заботливого учителя делал несколько замечаний касательно борцовской техники, после чего жестом снова предлагал Германову напасть.

В коллекторе появился покровитель спортсмена, ходивший заправлять Ястреба. Крэ бросил в угол пустые газовые баллоны и отошёл к столу, на котором были разложены поэтажные планы здания, в котором назавтра намечалось дело, листая их и что-то перепроверяя. Вернувшееся из заточения ракообразное поначалу произвело на пса обманчивое впечатление существа не более умного, чем отправленный патрулировать тоннели Летун, но иллюзии относительно его персоны быстро развеялись. Мутантов, присоединившихся к группе после своего ареста, он откровенно презирал, однако его сила и живучесть заставляли с ним считаться. Как и положено наёмнику, Крэ ни в чём не сомневался и ни о чём не спрашивал. Собственно, его молчаливое согласие и было главным причиной, позволявшей Палачу распускать хвост, самозабвенно играя роль авторитета, такого, каким он себе их раньше представлял. А в плену надуманного мнения о том, чего ждут от тебя другие и каким тебя видят, легче всего пойти на какое-нибудь безрассудство и всё похерить. Сэр Баскервиль себя наёмным работником не считал. Для сэра Баскервиля дело Палача давно уже стало своим, и он не намерен был позволять креветке и человеку бесславно погубить их начинания и устремления.