Евгений Ратников - Город, в котором оживают кошмары

— Лёха, — Его повёрнутое к шефу лицо в свете фонаря и само напоминало покойника. — Мне походу край приходит! — с трудом выдавил из себя Валет.

— Слышишь Димас, не к месту ты закосить решил! — скривился Палач. — Чего, не по Сеньке шапка для тебя? Далеко зашли? Так вали вон в любой тоннель, только понимай, что далеко ты…

— Ты в натуре никого не видел здесь? — сорвавшимся голосом перебил его Валет.

Германов отрицательно помотал головой и спросил, кто, по его мнению, здесь был. Картёжник долго молчал. Палач переспросил ещё раз, после чего картёжник тихо произнёс:

— Зажмуренные. Целая, в душу их, толпа. Они по всем тоннелям за мной ползают.

— Родственники и друзья, — неожиданно прогудел Крэ. — Они пытаются контактировать. Пытаются говорить. — Его пахнущая гнилой рыбой туша нависла над сжавшимся на полу Валетом, несмотря на отсутствие интонации, это явно были вопросы.

Валет нервно закивал. «Наклони голову» — скомандовало ракообразное, растопырив пальцы на одной из своих хитиновых рук. Безумный страх смерти как иглой пронзил Валета от головы до пят. Вот и всё, отыграл ты свою последнюю игру! Светанул мутанту карты, а они полное дерьмо оказались! Теперь он удостоверился в том, что ты сбрендил, и сейчас скинет тебя, как ненужную шестёрку! Однако жить-то, по большому счёту, было незачем, стремится теперь не к чему, да и вконец измотало его ухудшающееся здоровье и бессонные ночи, наполненные параноидальным страхом. Паника отступила так же быстро, как и началась. Вот зачем покойники появлялись — они звали его к себе! Ещё миг, и Крэ быстренько сломает ему голову, после чего Валет присоединится к разлагающейся толпе людей, чьим судьбам не посчастливилось перехлестнуться с его, займёт-таки Валет свое законное место в колоде неудачников! Сняв капюшон, он послушно подставил канцероиду шею.

Мутант положил острые пальцы на его взмокшую кожу и несильно надавил на точки сбоку от торчащих позвонков. Там что-то шевельнулось, картёжник тихо зашипел от боли.

— Нужно в больницу, — констатировал Крэ, убирая руку. — В другую больницу. В той тебя заразили. Это паразит.

В полумраке покойницкой, над столом, на котором лежал голубоватый мешок с покинувшей сей бренный мир Лизесс, мерцала красноватая голограмма её обнажённого тела. Ящер стоял у стены и, испытывая лёгкий оттенок грусти, размышлял над её судьбой. Она всё-таки была его коллегой, пусть и достаточно далёкой от деятельности, которой непосредственно занимался он. А ещё она была молодой самкой, немного наивной, если не сказать глуповатой, и достаточно жизнерадостной на вид. Там, в твёрдой голове с помутневшими круглыми глазами рождались мысли и стремления, в покрытой чешуёй груди без вторичных половых признаков трепетало от волнений и переживаний её сердце. Она хотела нравиться противоположному полу и наверняка бы расстроилась, если бы знала, что трое самцов разного вида и возраста будут бесцеремонно разглядывать её наготу без тени восхищения. Фар ухмыльнулся собственным мыслям и прогнал их. Как будто самке думать было больше не о чем. Эх ты, Абдельджаффар Максудович! Взял и трагически оборвавшуюся жизнь в рыбьи чресла свёл. Прав всё-таки Нуаре, настоящий ты шовинист!

Пользуясь тем, что покойная являлась предметом восхищения сладострастного сома, Ящер уговорил Цареградского запросить дополнительную экспертизу, к которой привлёк лучшего нейрохирурга ведомственного госпиталя. Сделать это удалось лишь на следующий после теракта день, так как до вечера во всех медицинских учреждениях города царило безумие. В данный момент невысокий чёрный орнитоид с жёлтым клювом, одетый в серый халат, из-под которого выглядывала жёлтая рубашка с полукруглым воротом, в компании ещё оного знакомого Фара, курчавого патологоанатома, проводил мини-консилиум по поводу причины смерти ихтиоида. Повернув голограмму боком и увеличив участок шеи, дрозд тыкал удлиненным мизинцем в мерцающие жабры, поучая молодого коллегу.

— …Обычный рисунок прогрызенных ими каналов, однако, вот здесь, на месте внедрения в шейную мускулатуру, они становятся прямые, — пощелкивая клювом, показывал он. — И потом, отслоение тканей у позвоночного столба, говорит о размере, нехарактерном даже для мутировавших жаберных сосальщиках, что позволяет сделать вывод, о, как минимум, двух видах трематод.

— Однако полость при вскрытии была заполнена только «дактилогирусами» и их выделениями, — возразил патологоанатом, скрестив руки на груди.

— Есть у меня одно предположение, но оно несколько из так сказать, теоретической области. Ещё в институте у нас были лекции по нейропаразитизму. Будь мы в Континентальной Федерации, в исторической области Калифорния, можно было предположить, что она заразилась океанической трематодой, контролирующей поведение рыб.

При этих словах доктора Арафаилов подошёл поближе и спросил:

— В каком смысле: контролирующей?

— А в прямом. Личинка червя цепляется за жабры, прокладывает себе путь к головному мозгу и опутывает его. Там сосальщик изменяет гормональный состав, заставляя рыбу агрессивнее себя вести, плавать ближе к поверхности и даже выпрыгивать из воды. А всё для того чтобы её съели птицы, в телах которых и заканчивается жизненный цикл паразита. Вот они! — Дрозд поискал в голограмме над браслетом файл, озаглавленный «Euhaplorchis californiensis», и показал остальным. — Только в нашем случае это невероятно. В первую очередь потому, что этот процесс происходит в теле низших животных и ни одного заражённого таким образом мутанта зафиксировано не было из-за сложности нервной системы. Представляете, какой бы это был нонсенс: ихтиоиды-зомби, которые пристают к орнитоидам, требуя, чтобы их склевали заживо! Плюс к тому, покойная происходила от вида пресноводных рыб, тот червь обитает в океанической воде.

— А паразиты этого вида не могли эволюционировать настолько, чтобы приспособиться? — не унимался Фар, рискуя показаться невеждой двум существам с биотехническим образованием.

— Нет, господа, вряд ли специалисты клиники, где её вскрывали, упустили бы возможность первыми зафиксировать новую научную сенсацию! — Специалист по трупам нарушил покой анатомички сдавленным смехом.

— Стоп! Какой такой клиники? Она лечилась не у нас? — сверкнул глазами Ящер.

— В частной, принадлежащей отставному учёному, которого весь города расхваливает, правда я так и не понял, за какие такие достижения. Некоторые ваши коллеги предпочитают его услуги, и друг другу рекомендуют. Я, как доктор, считаю это наследственным заболеванием, берущим свои корни в нездоровых человеческих временах. — Ерничая, разглагольствовал дрозд. — Когда весь мир охватила эпидемия купли-продажи, медицинские услуги тоже стало принято продавать, причём, как и всё остальное, в максимально броской обёртке, рассчитанной на то, что пациент априори глуп и никаких органов познания мира, кроме глаз, у него нет. В итоге, качество медпомощи у нас оценивается по дорогущим лекарствам, вкупе с бесплатными полотенчиками и конфетками, а квалификация специалистов по улыбающимся медсестрам в чистых халатиках. Кстати, для тех из них, кто на мимику не способен, в контрактах есть такие пункты, да простят меня вселенские силы, как «добродушная фиксация жавл». И не просто «никто», а «совсем никто» не считает нужным проверить лицензию доктора и убедиться, что перед ним, к примеру, специалист по гастроэнтерологии маммолоидов, на которого учатся семь лет, а не ветеринар, которого готовят за два. Вот к каким печальным последствиям это… А что это за звук такой отвратительный?