Ричард Морган - Пробужденные фурии [litres]

Нет, ты бы не рассмеялся.

Ты бы смотрел, холодно и отстраненно, почти не слушая и думая о чем-то другом. О следующей резне приверженцев Нового откровения, крови на лезвии «Теббита», глубокой яме в Болотном Просторе и истошном крике, который все не кончается и не кончается.

Ты бы отмахнулся от истории, не вникая, правдива она или нет, довольный тем, что имеешь.

Но Кой заглотил ее, не произнеся ни слова. Когда я делал паузу и смотрел на него, он не задавал вопросов. Терпеливо ждал и однажды, когда я замялся, мягко, жестом, попросил продолжать. Наконец, когда я закончил, он молча посидел и кивнул самому себе.

– Говоришь, когда она впервые проявилась, то приняла тебя за другого.

– Да. – Внимательность чрезвычайного посланника мгновенно подняла имена из глубин посторонних воспоминаний. – Одиссей. Огава. Она думала, я один из ее солдат, из батальона Тецу. Из Черных бригад.

– Что же, – он отвернулся с непроницаемым лицом. Голос мягкий. – Спасибо, Ковач-сан.

Тишина. Я обменялся взглядами с Бразилией.

Серфер прочистил горло.

– Все так плохо?

Кой сделал вдох так, словно ему от этого было больно.

– Это не помогло, – он снова посмотрел на нас и печально улыбнулся. – Я служил в Черных бригадах. Батальон Тецу в них не состоял, это был отдельный фронт.

Бразилия пожал плечами.

– Может, она что-то перепутала.

– Да, может, – но печаль не покинула его глаз.

– А имена? – спросил я. – Их ты узнаешь?

Он покачал головой.

– Огава – обычное имя для северян, но не припомню, чтобы знал кого-то лично. После стольких лет трудно быть уверенным, но оно кажется незнакомым. А Одиссей. .. Что ж, – пожал плечами, – есть сенсей по кендо, но сомневаюсь, что у нее куэллистское прошлое.

Еще какое-то время мы посидели в молчании. Наконец Бразилия вздохнул.

– Эх, черт.

По какой-то причине его небольшой взрыв эмоций оживил Коя. Он снова улыбнулся, в этот раз с блеском, которого я за ним еще не замечал.

– Кажется, ты пал духом, друг мой.

– Как иначе. Я правда думал, что в этом что-то есть. Думал, мы действительно это сделаем.

Кой потянулся к тарелкам и начал убирать их на полку за плечом. Его движения были плавными и экономными, одновременно с этим он говорил.

– Вы знаете, что будет на следующей неделе? – спросил он словно между прочим.

Мы оба моргнули.

– Нет? Как нехорошо. Как легко мы забываемся в собственных заботах, а? Как легко отделяемся от общего положения вещей, к которому привыкло большинство, – он наклонился вперед, чтобы забрать самые дальние тарелки, и я подал их ему. – Благодарю. На следующей неделе, в конце, день рождения Конрада Харлана. В Миллспорте праздник обязателен. Фейерверки и веселье без пощады. Хаос человеческих забав.

Бразилия понял раньше меня. Его лицо озарилось.

– То есть?..

Кой мягко улыбнулся.

– Друг мой, откуда мне знать, в этом действительно может быть что-то , как ты загадочно выразился. Но есть оно или нет, одно я могу сказать точно: мы это сделаем . Потому что на самом деле у нас нет выбора.

Именно это я и хотел услышать, но я все еще не мог поверить, что он это сказал. По дороге на юг я представлял, что склоню на свою сторону Бразилию, Видауру и, может, еще пару преданных неокуэллизму, несмотря на то, осуществятся их собственные мечты или нет. Но история Бразилии об инфошрапнели, то, как она сходилась с условиями Нового Хока, и понимание, что ее рассказал человек, который разбирается, который сам присутствовал при тех событиях, встреча с этим маленьким сдержанным стариком и его серьезный подход к садоводству и трапезе – все это толкало меня к краю головокружительной пропасти – уверенности, что я зря трачу время.

Понимание, что не зря, дурманило не хуже.

– Задумайтесь, – начал Кой, и в его голосе словно что-то изменилось. – Возможно, призрак Нади Макиты и есть призрак. Но разве пробудившегося и мстительного призрака недостаточно? Разве он уже не вгонял олигархов в панику и непокорность сковывающим заветам их кукловодов на Земле? Тогда как же мы можем этого не сделать? Как мы можем не вырвать из их хватки то, что вселяет в них ужас и ярость?

Я обменялся еще одним взглядом с Бразилией. Поднял бровь.

– На это мало кто клюнет, – сказал серфер мрачно. – Большинство бывших Жучков пойдут в бой, если будут думать, что это ради Куэлл, и только тогда уговорят остальных. Но не уверен, что они согласятся на это ради пробудившегося призрака, даже если охренеть какого мстительного.

Кой закончил убирать посуду, взял салфетку и изучил свои руки. Нашел ленточку сока цепной ягоды на запястье и стер со скрупулезным вниманием. Пока он говорил, я не сводил взгляда с руки.

– Если желаешь, я поговорю с ними. Но все же, если у них нет собственной воли, их не стала бы уговаривать и сама Куэлл, и я тоже не стану.

Бразилия кивнул:

– Ну отлично.

– Кой, – мне вдруг захотелось кое-что знать. – А как ты думаешь? Мы гоняемся за призраком?

Он издал какой-то тихий звук, что-то среднее между смешком и вздохом.

– Мы все гоняемся за призраками, Ковач-сан. Мы столько живем на свете – как может быть иначе.

Сара.

Я подавил мысль, не зная, заметил он боль на краю моих глаз или нет. Не зная с нахлынувшей паранойей, вдруг он уже все как-то понял. Мой голос раздался со скрипом:

– Но я спросил не об этом.

Он моргнул и вдруг снова улыбнулся.

– Верно, не об этом. Ты спросил, во что я верю, а я ушел от ответа. Прошу прощения. На Пляже Вчира дешевая метафизика и дешевая политика ходят бок о бок и пользуются большим спросом. На их изречении без всякого труда можно построить приличную жизнь, но после становится трудно избавиться от привычки, – он вздохнул. – Верю ли я, что мы имеем дело с вернувшейся Куэллкрист Фальконер? Я жажду этого всеми фибрами души, но, как любой куэллист, я вынужден мириться с фактами. И факты не поддерживают то, во что я хочу верить.

– Это не она.

– Это маловероятно. Но в одно из своих менее пылких мгновений сама Куэлл предложила оговорку для подобных ситуаций. Если факты против тебя, сказала она, но ты не можешь вынести отказа от веры, тогда хотя бы не торопись судить. Жди и наблюдай.

– Звучит как совет против скоропалительных действий.

Он кивнул.

– В основном так. Но в нашем случае то, в истинность чего мне хочется верить, не имеет отношения к тому, будем ли мы действовать или нет. Потому что я верю хотя бы вот во что: даже если у этого призрака нет другой ценности, кроме как ценности талисмана, его время – сейчас, а место – среди нас. Так или иначе грядут перемены. Харланцы видят их так же ясно, как мы, и уже сделали свой ход. Нам осталось лишь сделать свой. Если в итоге мне придется сражаться и погибнуть за призрака и память о Куэллкрист Фальконер, а не за нее саму, то это лучше, чем не сражаться вовсе.