Александр Афанасьев - Оттенки тьмы

Когда немного успокоились, я подошел к машине, в которой ехал Вересов, кивнул – отойдем, мол.

Отошли.

– Курите?

Вересов кивнул, достал портсигар с заранее набитыми папиросами.

– Курите.

Вересов подкурился, затянулся…

– Мне из группы уходить?

– А это сам реши. Для себя.

– Если бы ты взял гитару да сбацал «По долинам да по взгорьям» – никто бы и слова не сказал. Но политику я тут разводить не позволю. Хватит уже – политики. Наелись.

– А если есть что сказать – скажи мне и сейчас. Вот, например – неужели при СССР с Катастрофой справились бы лучше?

– А что – нет?

– Нет. А почему – да?

Вересов начал загибать пальцы:

– Гражданская оборона работающая – раз. Армия – два. Порядок – три. Эвакуировали бы…

– Куда?

– Куда эвакуировали? Хочешь, скажу, что было бы на деле?

– Сначала бы скрывали, думали бы справиться своими силами. Потом, когда скрывать уже невозможно – начали бы резко паниковать. Потом бы все погибли на боевом посту. От чего никому никакого навара не было бы – погибнуть в такой ситуации самое простое и глупое. Ну и – в СССР ствол на руках у частника – сами-то верите? Ведь там, где отбились, и те, кто уцелел – уцелели только потому, что оружие было. Не находишь?

Вересов скрипнул зубами, ничего не ответив.

– Так. И ты понимаешь, Дмитрий Иванович, что я прав. Кругом прав.

– Тогда хоть что-то было… закрытые города… институты.

– Фигня. Вот если бы у каждого был короткий ствол на кармане – уцелела бы даже Москва, отвечаю. И вся эта фигня с властью у нас со Сталина. Это при нем гениально научились уходить от ответственности, скрывать, молчать и таить.

– Читал воспоминания Шепилова?

– Нет. Это кто?

– Партийный деятель. И примкнувший к ним Шепилов при Хрущеве. Дам почитать. Знаешь, что Берия пообещал всем членам Политбюро, когда Сталин умер?

– Выстроить по два особняка – один в Москве, другой на Черном море. В личную собственность! Наследуемую. Знал, чем взять.

– Ну и? Взял?

– Взял бы. Если бы не Никита, но дело не в этом. Человек – существо хищное. Такое хищное, что куда любому монстру. Именно поэтому коммунизм не работает. Против природы человеческой не попрешь. Если у кого-то сто тысяч, а у кого-то сто одна – тот, у кого сто, будет завидовать тому, у кого сто одна.

– Короче, решай, Дмитрий Иванович. Когда вернемся.

Уйдет.

Процентов восемьдесят – уйдет.

Хреново людей терять. Очень хреново. Тем более таких – с афганским опытом. Но и группу разваливать политикой нельзя.

Если уж на то пошло, я, наверное, – согрешивший правоверный. Будь другие времена, и я был бы честным коммунистом. Но я прошел девяностые. И прекрасно видел, как люди рвали друг друга. Тупо рвали. Как кидали, как отмораживались.

И с тех пор я не верю. Коммунизм слишком хорош для человечества. А человека не переделаешь. Пытались уже.

И все-таки хреново людей терять. Очень.

Тысячный день Катастрофы был праздником и для Сергеева Ивана Владимировича – он же Иван Лысый. Праздником в том смысле, что Катастрофа включила для него социальный лифт, причем на полную мощность. До Катастрофы он был никем, рядовым бойцом, торпедой, на шинке работал. Теперь он был членом элитного подразделения «Молот», известного еще как «Воины Белой расы». Туда не каждого брали.

С утреца он проснулся… башка гудела, это потому что вчера лишнего принял – но это нормуль. Пару лишних «отверток» бухнул. Дело житейское.

Проснулся он дома – жилой комплекс на проспекте Науки, до того как все началось – он бы и за всю жизнь на квартиру здесь не скопил бы. А сейчас – пожалста, сто двадцать метров. Конечно, не самая элита, где старшие живут, но и нельзя туда ему. А тут – самое оно на лето.

Спустил ноги на пол, мрачно посмотрел – рядом Катька. Если честно – надоела она ему уже, но с другой стороны… чо-то надо решать с семейной жизнью, а Катька – не самый плохой вариант. Бывшая фитнес-модель, училась тут, понятно, что при случае и собой торговала – но тут это норм. Но зато – и готовит вкусно, и мозг не выносит, если прийти домой пьяному, и в хате вроде порядок. Не… надо решать.

Замутило снова – и не по-детски. Он пошел в туалет, проблевался, пытаясь вспомнить, действительно он на тех «отвертках» остановился – или еще что-то пил? Сейчас пить – и то опасно, водки нормальной нет, только если задорого. А гонят всякое, как-то раз они к одному самогонщику пришли – так он на мышином помете самогон свой настаивал. Убили.

Проблевавшись – он пошел в ванную, почистил зубы и смочил голову холодной водой. Прошел на кухню… не, не полезет в глотку. Еще только проблюешься. На базу приеду – там пожру, а тут не надо…

На кухню вышла Катька… нечесаная, заспанная.

– Кофе сварить?

– Не. На службу поеду.

Он пошел одеваться.

– Про мое дело помнишь? – крикнула в спину Катька.

– Потом, отвали!

Он не помнил. Надо вспоминать.

Одевшись, он бросил на плечо короткий «Зброяр», переделанный умельцами на автоматический огонь, мрачно подумал – че-то делать надо. Патроны стоят бешеных денег, так они все бабло потратят на снарягу. Как так, у русских шесть крупных патронных заводов – а у них ни одного. Точнее, один был, но в Луганске. Ипать-колотить… страна.

Внизу – его ждала «Нива», длинная. Он одно время ездил на «Хаммере», из Москвы пригнали, мечта – но потом понял, что москали его нае, короче. Жрет топлива много, чинить нечем. Пришлось на «Ниву» пересаживаться.

Автомат он положил на соседнее сиденье – привычка…

Харьков от зомбаков, монстров и всякой нечисти был зачищен полностью, но никак не восстанавливался. То тут, то там – следы пожарищ, пуль на стенах. Народа было немного, никто не считал, но от полуторамиллионного города хорошо, если сотка тысяч осталась. Пустой, мертвый, жестокий город…

Чтобы отвлечься от дурных мыслей – он врубил музон. Пошло любимое…