Светлана Кузнецова - Принцип добровольности

Антон глянул и тотчас согнулся, выблевывая все, оставшееся в желудке, и обильно приправляя это желчью. Он даже не понял, что именно увидел, как и Денис: уж больно быстро отвернулся. В памяти осталась лишь бурая извивающаяся масса, подергивающаяся и вибрирующая точно желе. Вокруг нее расплывалась кашица из человеческих внутренностей, покрытая редкими белесыми волосами, на каждом из которых подергивалось глазное яблоко. С потолка тоже свисали мутные глаза на тонких ножках – раза в три больше, чем у человека, квадратной, овальной и треугольной формы. У крайнего слева то сужался, то расширялся зрачок.

– Япона мать… – вырвалось у Толяна, едва не наступившего на Антона и вовремя вильнувшего в сторону. – Огнемет бы сюда… – И согнулся там же.

Смерть фыркнул:

– Школота.

И принялся молча ждать, бросив напоследок:

– Вы только кишки здесь не оставьте, не столь забавно будет, если все кончится так быстро.

– Су… ка, – выдохнул между приступами Толян – его, учитывая немалый объем выпитого, скручивало дольше и сильнее.

Антон оправился первым и даже сумел встать на подгибающиеся ноги.

– Держи. – Одобрительно хмыкнув, сталкер подал ему платок. – А ты для новичка неплохо держишься.

Платок был испачкан серо-зелено-алой кровью.

– Обойдусь… – Антон отшатнулся.

– Я же говорил: человеческие испражнения самые безобидные, – напомнил Смерть.

– Так то человеческие! – Антон замотал головой, от чего та закружилась. Он вовсе не был уверен в этот момент, что запятнавшая платок субстанция имеет хоть малейшее отношение к человеческой крови. И как сказал бы Денис: «Совершенно правильно».

– Резонно. – Смерть вздохнул, посмотрел на него, потом – на ткань, скомкал ее и швырнул на перила. Платок заскользил вниз, вскоре оттуда раздался утробный то ли вой, то ли стон. Звук несколько раз поменял тональность, а затем стих.

– А так? – Смерть достал еще один платок: чистый, абсолютный двойник предыдущего.

Антон протянул руку и взял его, хотя, вероятно, и не стоило.

– Ну? Все?

– Уй… да… – хрипло подтвердил Толян, с трудом вставая.

Смерть презрительно скривился и зашагал дальше, не оглядываясь.

У касс валялись обглоданные кости. Антон раскидывал их носком ботинка, пытаясь не наступить даже случайно. Толян старался не замечать их, потому иногда тишину разбивал отвратительный хруст, тогда Антон невольно встряхивал плечами и упрятывал голову в плечи насколько удавалось.

Минуя стеклянную дверь, Смерть наступил на череп с пулевым отверстием промеж пустых глазниц, и тот лопнул, словно перезревший арбуз или «дедушкин табак» (который гриб). Денис инстинктивно задержал дыхание, хотя как раз ему белый порошок не мог сделать ничего. Тот обладал наркотическими свойствами и вызывал галлюцинации и нервозность, выводился из организма через полчаса и сгубил уже не одного сталкера, пугающегося вовсе не того, чего следовало, и выходящего из себя на ровном месте. Однажды они с Вороном являлись свидетелями того, как некто остервенело обстреливал ни в чем не повинную перед ним стену, когда сзади к нему подкрадывалась гиена.

По воздуху разметало белое крошево, то, что осело на полу, прямо на глазах принялось таять и собираться в молочного цвета лужицу.

– Будешь залипать на всякой фигне, до сумерек не вернешься, – тихо, так, чтобы не услышал Толян, предупредил Смерть.

Антона передернуло. Он вцепился в прибор, презентованный ему соседом. На небольшом экранчике, вроде как даже от тетриса, разноцветными областями, похожими на амеб, показывались ближайшие аномалии: пока далекие и не стремящиеся нападать.

– Сумерки… а что за ними? – Ему не стоило спрашивать, но вопрос вырвался словно сам собой. Толян за плечом надсадно втянул в себя воздух, но ничего не сказал.

– Смерть, – ответил сталкер равнодушно. – Некоторые романтики утверждают, будто облака, препятствующие работе техники и скрывающие Москву от тех, кто глядит на нее из космоса, спускаются на улицы, а в них… всякое: мало ли какие бывают небожители. И если ты успел войти в метро или запереться в доме, гибель минует, а если укрытие так себе – не факт. Все от человека зависит. Я знавал уникума, который ночь под скамейкой пережидал, постелив на лицо газетку. Но без укрытия – точно верная погибель.

Антон вздохнул и посмотрел вверх. Где-то там, за несколькими слоями белесых облаков, светило солнце, медленно и неумолимо катящееся к горизонту.

– Не тревожься, – неожиданно мягко проронил Смерть. – Ночь – самое последнее, чего тебе следует опасаться. Я проведу быстро и безопасно, времени до сумерек останется вдосталь.

И он не обманул. Словно все ужасы они оставили за спиной. Как в сказке: прошедшим испытание героям указывают безопасную дорогу к зачарованному кладу. Вот только своему проводнику ни Антон, ни Толян не доверяли, и чем благополучнее и удачнее складывалось – тем сильнее.

На автобусной остановке как ни в чем не бывало стоял стенд, состоящий из нескольких движущихся плакатов. Картинки сменяли друг друга попеременно с тихим, но отчетливым щелчком. Странно, что механизм все еще работал, впрочем, в Зоне происходило и не такое.

Коллаж с изображенным на нем зданием Московского университета, рекламировавший юридический факультет, щелкнул, вздрогнул и пополз вверх. Толян среагировал на звук и движение, тотчас выхватив ружье. Блекло накрашенная улыбающаяся девица анорексичного типа обзавелась дырой во лбу, неожиданно моргнула, осклабилась, как живая.

– О… девчуля… – почему-то смущенно произнес Толян и шагнул к ней. Антон едва успел поймать его за плечо. В следующее мгновение из всех естественных и неестественных отверстий девицы поползло что-то коричневое, плотное и эластичное. Вроде как оно еще и воняло, но Антон никак не мог идентифицировать запах хоть с чем-то и понять, на самом ли деле чувствует его.

– Не стоит ждать, пока вылезет, – посоветовал Смерть, – идемте дальше, господа. Осталось недалеко.

Антон сглотнул и не стал интересоваться, что же именно должно вылезти. Одного вида коричнево-бурой в тонких синих прожилках массы ему оказалось достаточно. Пустой желудок сжался в комок и в который раз попытался вывернуться наизнанку.

Шли по широкой аллее. Раскидистые старые яблони смыкались ветвями над головами, образуя высокий свод. Порой в кронах мелькали крохотные огоньки, светили, подобно дешевой китайской гирлянде, и тотчас гасли, стоило несколько более пристально к ним приглядеться.

Никто не нападал, ничто не пыталось их проглотить целиком, преобразовать или переварить заживо, и это казалось совершенно ненормальным. Словно они не находились в Зоне, будто не случалось катастрофы, а странное безлюдье – просто прихоть жителей, именно сегодня оставшихся дома, общегородской флэшмоб.