Фрэнсис Вилсон - Избранные произведения в одном томе

Я закрыл глаза и послушно представил: вот карточка оказывается у меня в руке, а потом возвращается к Джин. В моей голове зародились какие-то туманные воспоминания, но я отогнал их.

— Есть. Понял.

В ушах зазвенело, и вдруг у меня перед глазами все взорвалось. Я ощутил, как дернулись в судороге руки и ноги, и все было кончено.

— Последний раз?

Док кивнул:

— Наверное.

Некоторое время назад Док вкатил мне дозу диамина, а потом начал обрабатывать цепочку памяти изнутри. Он объяснил, что будет двигаться с середины к началу и концу, блокируя нужный участок. Коварная процедура, но Док в таких вещах специалист. К тому же такие вещи проделывать запрещено. Отчасти именно из-за подобных проделок Дока снова лишили лицензии на три года.

— Испытай меня.

— Ты знаешь Джин Харлоу-К?

— Конечно.

— Она когда-нибудь показывала тебе свою грин-карту?

— Да.

— Она говорила, откуда у нее карточка?

— Получила от Кела Баркема, которого она называла Кайлом Бодайном.

— Она передавала карточку тебе?

— Да. Чтобы легче было найти Баркема.

— Пока карточка находилась у тебя, ты производил с ней какие-либо манипуляции?

В мозгу у меня что-то промелькнуло. Я попытался вспомнить, что это было, но не успел ухватить воспоминание за хвост.

— Конечно нет.

— И ты вернул ей карту в том же виде, что и брал?

— Да.

— А теперь подумай хорошенько. Ты совершенно уверен?

На этот раз ничто не промелькнуло. Карточка находилась в моих руках некоторое время, и все.

Док улыбнулся:

— Превосходно! Остальные воспоминания полностью заблокированы.

— Какие остальные воспоминания?

Он рассмеялся; Элмеро поддержал его. Он следил за всем происходящим из-за своего письменного стола.

— Действие рассчитано примерно на месяц, — заявил Док, вытаскивая у меня из черепа шприц. — После этого диамин начнет разрушаться; постепенно ты все вспомнишь.

Очень странно. Я понятия не имел, о чем он толкует.

— А самое чудесное во всем то, — продолжал Док, — что диамин является неполным аналогом ацетилхолина, поэтому ты не помнишь ни саму процедуру, ни то, что было за час или около того до нее. Так что ты даже не будешь знать, что с тобой проделывали.

— Главное — держать рот на замке, когда тебе вкатят сыворотку, — добавил Элмеро.

— Конечно!

Больше всего я боялся, что меня начнут испытывать сывороткой правды без представителя властей, который ограничит объем вопросов и не позволит слишком глубоко закапываться ко мне в мозги.

— Элм, включи, пожалуйста, Информпоток! — попросил Док, убирая инструменты к себе в чемоданчик. — Я хочу посмотреть, что сейчас происходит в Пирамиде.

Я подумал о Джин.

— В чем дело?

— Передавали, будто целая орава детишек заполонила нижние уровни Пирамиды. Я шел через зал и застал самый конец передачи.

— Детишек? — Я вспомнил толпы оборвышей, которых заметил, когда сам выходил из Пирамиды. — Беспризорников?

— Чего не знаю, того не знаю.

Информпоток появился на огромном экране голокамеры в углу кабинета Элмеро. Диктор второго канала, лысый, нудно, как всегда, зачитывал сводки новостей. Политика, транспорт, развлечения, спорт; потом он напомнил, что сегодняшний дождь в шестнадцать часов отменяется, показал новости из других мегаполисов по всему миру. Его сводки постоянно сопровождались видеорепортажами.

— Наверное, стерли, — предположил я. — Они никогда не писали о Центре.

— Детей показали в граффити, — сказал Док.

Тут по экрану поползли полосы. Вдруг мы увидели очень странного диктора: на месте волос у него на голове плясали языки пламени, а вместо глаз крутились спиральные колеса. Центральная база данных старается выпускать симпатичных цифровых дикторов, однако вид у них, как правило, стандартно-усредненный. А еще власти стараются почаще заменять дикторов, чтобы публика не слишком привязывалась к несуществующим личностям. И все равно у всех нас есть свои любимчики. У меня — диктор четвертого канала. А у этого, огнеголового, вид был откровенно дикий; я понял, что кто-то снова запустил в Информпоток капсулу с пиратским репортажем.

Огнеголовый не тратил времени даром и сразу приступил к делу:

«Обитатели Центра обращаются с призывом о помощи! По всем признакам, нижние уровни Пирамиды захвачены маленькой оравой ребятишек. Или, точнее выразиться, оравой маленьких ребятишек».

Ненадолго он дал крупный план фойе нижнего уровня Пирамиды. Фойе было заполнено — заполнено до предела — беспризорниками, которые сновали везде, бегали вверх и вниз по сводчатым галереям по периметру, летали вверх и вниз на скоростных подъемниках, в которых было отключено земное притяжение. Диктору пришлось возвысить голос:

«Для тех из вас, кому удается всю жизнь проводить на значительном расстоянии от уровня земли, напоминаю: этих детей мы называем беспризорниками. Возможно, где-то на вечеринке вы слышали, как кто-то упоминал о них. Разумеется, в официальном Информпотоке о них не говорят ни слова. Как будто их нет!»

Я увидел, как сквозь прозрачную верхушку Пирамиду заливает солнце. Недавняя картинка, но нравится всем.

Камера вклинилась в толпу детей. Видимо, репортер граффити держал скрытую камеру на уровне пояса, потому что мы, зрители, видели глаза детей — вернее, глаза беспризорников.

«Дети, которых вы видите, не имеют никакого официального статуса. Их генотипы не зарегистрированы в Центральной базе данных, следовательно, их не существует. Зачем же беспокоиться о детях, которых нет?»

Огромные, бездонные глаза с экрана смотрели прямо на тебя, но тут же отворачивались в сторону. В глазах была печаль, боль утраты, как будто они искали что-то или кого-то и оплакивали потерю. Эффект был потрясающий.

«Никто не знает, зачем они пришли и чего хотят. Они просто пришли сюда, заполонили все проходы и лестничные пролеты. В основном они молчат, но довольно часто начинают выкрикивать…»

По экрану снова поползли полосы, и вдруг мы вернулись в официальный Информпоток.

— Поспешили вырезать! — заметил Док.

Правильно. Обычно капсула с граффити успевает пробежать в Информпотоке пару раз, и лишь потом ее выкидывают. Центральная база данных склонна видеть в радикальных журналистах скорее раздражитель, чем угрозу, — раздражитель на грани Большого Шоу.

Элмеро заметил:

— Они озабочены появлением детей. — Он задумчиво смотрел в голокамеру.

— Я поехал туда, — заявил я.

— Правда? — оживился Элмеро. — Не забудь потом все мне рассказать!

Готов поспорить, о чем он в это время думал: «Не удастся ли тут чем-нибудь поживиться?»

Элмеро становится ужасно проницательным, когда дело касается его личной выгоды. Он сразу учуял: там что-то затевается. Я тоже понял: дело нечисто. А Джин и Эм-Эм находятся в самой гуще событий.