Михаил Баковец - S-T-I-K-S. Игра в кошки-мышки

Мутант пятился до самой лестницы, не сводя единственного уцелевшего глаза с меня, а я делал вид, что старательно целюсь в него, и даже начал медленно, по крошечному шажку, приближаться к нему, показывая, что нас фиг задразнишь, мы о-го-го! Боюсь, если покажу слабину, то мутант рискнет прикончить меня прямо сейчас, наплевав на новые болезненные раны. Потому и приходится отрывать ноги от пола и идти ему навстречу с одним патроном в барабане, хотя от страха сердце превратилось в трусливого зайца, а внутренности сворачивались в узел.

Оказавшись рядом с лестницей, мутант зацепился здоровой конечностью за нее и одним движением поднялся вверх, чтобы через секунду исчезнуть из виду.

Молясь про себя, чтобы это не оказалось хитрым финтом со стороны противника, я доковылял с максимальной скоростью до растерзанных тел сектантов, поднял измазанный в крови автомат и высадил половину рожка в верхний пролет лестницы.

Просто «шоб було».

Перезарядив оружие, отыскав среди луж крови и рваных внутренностей нужные магазины и забрав фляги убитых, я поковылял обратно за решетку в коридор, где собирался хоть немного отсидеться и прийти в чувство. Шел, точнее пятился, как только что элитник, чтобы держать в поле зрения изуродованный дверной проем.

В коридоре сел на прежнее место, с которого меня подняли топтун и рубер, опустошил свою флягу с живчиком. Через пять минут состояние стало резко улучшаться. Одновременно с приятными ощущениями возникло чувство голода, да такое, что захотелось сожрать хоть что-то, не отказался бы сейчас даже от старой сапожной подметки.

Через полчаса, после второй опустошенной фляги появились силы, чтобы встать на ноги и направиться к лестнице. Я не исключал, что элитник может торчать наверху, меня поджидаючи, поэтому поднялся на второй пролет под отводом взгляда, замер и просидел несколько минут, вслушиваясь в окружающий мир.

На втором этаже планировка была похожая – решетки и коридоры. Первые в данный момент оказались смяты. Несколько дверей сорваны с петель и валялись на полу. Стены, потолок и пол исклеваны свежими пулевыми отметинами, витал густой запах сгоревшего пороха и убоины.

Здание было похоже на больницу с определенным уклоном. Двери со смотровыми окошками, комнаты небольшие, обстановка никакая, нашел одну без двери, где все было обито коричнево-рыжими матами.

Не ошибусь, если скажу, что попал в психушку с крайне жестким режимом содержания больных. Или здание это из той эпохи, когда больных лечили чем попало: от лоботомии до ледяного душа, от электрического стула до приема препаратов, которые в XX веке признаны самыми страшными, медленными ядами.

Стены сложены еще по старой системе, которая с успехом выдерживала снаряды немецких орудий от Бреста до Сталинграда. В таких проще дырку сделать, чем обвалить. Толщина стен явно была больше метра, именно об этом говорил покойный сектант. Окна узкие с вмурованными в них толстыми ржавыми прутьями.

Элитник нашел всего одну уязвимую точку – кабинет главврача или что-то похожее, где полстены занимало большое окно, сквозь которое легко проехал бы легковой автомобиль.

Сектантов я отыскал в самом конце коридора за очередной решеткой, которая, впрочем, не помогла им. Как не спасли и толстая железная дверь, и глухое помещение, обитое матами, на которых имелись брезентовые ремни с ремешками для рук и ног, кожаный пояс для тела и конструкции из нескольких тонких ремней для фиксации головы к стене.

Вся эта часть коридора и карцер для стреноженных психов носили следы ожесточенного боя, в карцере даже витал легкий дымок от тлеющего обивочного материала, скорее всего, подпаленного взрывом гранаты, содравшим несколько кусков материала и ваты со стены.

Все сектанты были мертвы, кроме одного.

Тварь раздавила ему руки, после чего насадила животом на прут от решетки. Словно рыба на кукане, пойманная рыбаком.

– Живой? Говорить сможешь? – Я ткнул его прикладом автомата в щеку. – М-да, язык есть, но он бездействует.

Быстро обыскав мертвые тела, я нашел несколько шприцев и ампул со спеком. Не мой, который якобы самый лучший, но и не мне его пробовать. Дозировку для укола уменьшил в пять раз, чтобы сектант не уплыл в дальние дали, а смог хоть немного поделиться информацией со мной.

– Очнулся? – спросил я, когда сектант через минуту после укола и растирания ушей открыл глаза. – Эй, слышишь меня? Могу спек вколоть, но потом. Когда поговорим.

Он долго смотрел на меня мутным взглядом, наконец, начал что-то соображать.

– Добей… прошу… помоги…

– Помогу, но сперва поговорим.

– Тяжело мне… плохо… не собе… сед… ник.

– А ты соберись, тварь! Когда людей пытал, тяжело не было, а, сучонок? – как-то внезапно на меня накатила ярость, и я буквально прошипел эти слова. – Сколько они мучились у вас?!

– Мы за… за это… ответили… Стикс на… наказал… новичка распяли… нельзя так… наказал…

Сектант последние слова уже шептал и замолк, бессильно уронив голову на грудь. Пришлось опять тереть ему уши и хлопать по щекам, чтобы привести в чувство.

– Добей… прошу… – Как только сознание к нему вернулось, раненый опять завел свою пластинку.

– Сначала рассказ, потом как пожелаешь. Хоть спека вколю тебе литр, хоть рожок из «калаша» в голову.

– Сейчас вколи… немного…

– Уже вколол, бо́льшая доза тебя вырубит. Все, я начинаю слушать.

Первым делом сектант признался мне в своем грехе, за который, по его глубокому убеждению, Улей покарал весь «детский» отряд. Все дело в Кобре, который в Улье оказался не два месяца назад, а меньше двух недель. Парню невероятно повезло, сразу после переноса встретил одиночку рейдера из старожилов, который полностью ввел его в курс местных реалий, помог с экипировкой и оружием и окрестил – внимание – Желтым, от слова «желторотый». На кресте под пытками Кобра сообщил, что когда через несколько дней расстался с крестным, то решил, что с таким именем ему не «по масти» начинать новую жизнь, и назвал себя Коброй. Этот киногерой для молодого парня был кумиром.

Потом умирающий рассказал о месте, куда меня привело преследование.

Это был оазис среди черноты. Несколько кластеров и небольшой стаб на территории примерно пять на десять километров. Про него не знал больше никто, кроме Художника. Даже тот важняк, который пошел с сектантами на разведку, не дал информации ходу дальше, возможно, рассчитывая получить какие-то дивиденды лично для себя. По крайней мере, так думал мой «язык», а вот как на самом деле обстоит дело – кто знает.

В первое посещение ни одного мутанта сектанты не увидели, следов не нашли, сенс, позже подстреленный мной, ничего не почувствовал.