Виктор Точинов - Демоны Рая

«Конюшенкой» Мария, явно поскромничав, назвала обширный конноспортивный комплекс. Трактора там, увы, не было, однако комплекс и вправду не пострадал – все постройки целенькие, ни одного выбитого стекла. И все, кого Потоп здесь застал – и двуногие, и четвероногие, – тоже целенькие. Как живые… Ни следа тления. То, что здесь прошло, все живое сделало мертвым, в том числе и гнилостных бактерий, и прочую микроорганику, отвечающую за разложение.

Смотрю на лошадок в стойлах – и вспоминаю Ушастика-чудотворца, «оживившего» упыриху в Волхове, накачав ее энергией. И то, как неживое и немертвое существо весьма шустро гонялось за разбегавшейся толпой. А почему бы и нет? Вновь образовавшаяся Зона прямо-таки усеяна источниками аномальной энергии, скакуны-зомби не падут вторично от «бескормицы»…

– Где тут держат упряжь? – спрашиваю у Марии.

Мы скакали.

О, что это была за скачка!

Под копытами была то почерневшая, обугленная земля, то мерзкий, пропитанный кровью снег, то волны – твердые, остекленевшие, звеневшие чистым хрусталем от ударов подков. И черная мутировавшая трава Зоны, и усыпанные непонятно чьими костями пустоши, и головешки сгоревших дотла деревень и городов, и асфальт городов уцелевших, порой даже населенных.

С лошадьми я перестарался. Переборщил, «воскрешая». Дотошно повторил манипуляции Семена-чудотворца, но не учел разницу в наших силах. Дохлые коняги были перенакачаны энергией, и она била через край: лошадиные глаза светились, словно яркие галогеновые фонари, шерсть дыбилась, окруженная искрами электростатики, копыта едва касались земли, а порой и вовсе не касались. Какие-то адские скакуны из конюшен Вельзевула получились…

Двуногие – там, где уцелели, – опрометью и на карачках, кто как уж мог, разбегались от всадников на четырех адских конях. Если и дальше выживут, будут рассказывать детям легенды о нашей демонической скачке, а детей у них народится будьте-нате, я чувствовал, как Мария на скаку щедро наделяет своим даром уцелевших, оно и правильно, новый мир надо заселять.

Скачка возбудила, скачка вымела из головы непонятные мысли и чувства, заставлявшие терзать ножом ладонь. Я орал на скаку что-то громкое, сам не понимая, что ору. Было хорошо.

– Зачем ты потащил с собой еще одну лошадь, Петр? – спросила Мария на коротком привале (зомбокони усталости не знали в отличие от наших задниц) и кивнула на белого коня Аделины. – По-моему, подмена не нужна, эти три проскачут хоть вокруг экватора, не вспотев.

Аделина печально вздохнула у меня за спиной. Она привыкла, да и я привык, что ее мало кто замечает.

Передохнув, поскакали дальше. Я намеренно не подпитывал больше скакунов энергией, хотя ее источников вокруг хватало с избытком, и постепенно мертвые лошадки утратили свой демонический вид, стали почти как живые, разве только не ржут, не всхрапывают, не грызут удила и не помечают свой путь «конскими яблоками».

Последствия не замедлили сказаться. Скорость нашего передвижения упала, и Даниил, самый маленький и легкий из нас, вырвался вперед. Так мы и въехали – Даниил впереди, наша троица чуть поотстав – в какой-то приморский город, небольшой, с компактным историческим центром вокруг высящегося на горе замка и раскинувшимися окрест микрорайонами современной застройки.

Город уцелел, хотя жители его могли полагать иначе. Но нас-то не удивишь липким, словно маслянистым туманом, и «синим студнем», свисающим с окон некоторых домов, и притаившимися на пути «сучьими прядями», и «ведьмиными гнездами», поджидающими жертв в сырых и тенистых местах…

А вот жители, наверное, считали, что к ним в город пожаловал выездной филиал ада. Или не считали, странные они были какие-то… Их, жителей, уцелело немало, даже больше, чем можно было ожидать, исходя из размеров города. Скорее всего сюда добрались, присоединившись к аборигенам, беглецы из более пострадавших мест.

Я не мог понять, что с ними творится… Движения и реакции заторможены, но немного, самую малость. Волосы приобрели одинаковый светло-пшеничный цвет, ни единого брюнета или рыжего я не увидел. Лысые, правда, попадались. И с глазами что-то не то: зрачок и радужка очень светлые, как у давно сдохшей рыбы, у всех, поголовно. Но горожане были живы… По крайней мере представлялись именно такими моему аномальному «зрению».

Мария выглядела озадаченной… Позже объяснила: ее дары местные не воспринимали. Вообще. Словно скорлупа непонятной природы окружила умы и сердца.

Все эти странности мы заметили не сразу, лишь когда въехали в исторический центр, – изначально, в современных кварталах, горожане на пути не попадались. Мы чувствовали, конечно, что они скрываются неподалеку, за стенами домов, и в изрядных количествах, но на глаза и под копыта никто не лез.

А в старом городе началось…

Улочки там оказались узкие, переплюнуть можно, вымощенные древней разнокалиберной брусчаткой и не имеющие тротуаров. Фасады стоящих впритык зданий тоже узкие, балконы нависали над головами, так что жители расположенных напротив друг друга домов вполне могли обмениваться рукопожатиями с балконов.

Место казалось мерзким, мрачным: и без того унылая колористика усугублялась густым туманом.

Зонных ловушек здесь практически не было в отличие от окраин. Зато начали попадаться прохожие. Поначалу при виде нас торопливо юркали в боковые проулочки, вовсе уж узенькие, настоящие щели между домами. Потом начали высовываться – и оттуда, и из окон и дверей домов. Слышались приглушенные переговоры, слов я не понимал, даже язык не опознал. Хотел достать карту, прикинуть, где мы сейчас, в какой хоть стране, – и не достал: какая разница?

Взгляды горожан были прикованы к Даниилу, наша троица интересовала их постольку поскольку.

Неудивительно.

Плащ ученика укутывал тело бывшего Светлячка, а вот голова оставалась ничем не прикрытой. И она светилась, сверкала, переливалась, окруженная словно бы сияющим нимбом. Мы-то привыкли и практически не замечали, но для свежего взгляда зрелище завораживающее.

Ропот становился громче, в нем все яснее различалось одно слово, мне неизвестное. Нечто вроде «пастья, пастья» с очень сильно растянутой первой гласной, хотя не уверен, что расслышал все в точности.

Потом рыбоглазая горожанка немолодых лет шустро, точно крыса, метнулась откуда-то сбоку к коню Даниила. Я пригнулся, сжался в седле, не желая мешать смертоносному выстрелу Аделины.

Стрелять не потребовалось. Рыбоглазая лишь мазнула губами по краю плаща и тем же крысиным манером порскнула обратно. Даниил благословил ее величественным жестом.

– Vabastaja!!! – прокатился над улицей-траншеей истошный вопль, и я не понял: кричала та, с крысиными повадками, или же другая женщина. – Lunastaja!!!