Юрий Бурносов - Ликвидатор

Наверное, лучше не требовать от солдат невозможного, иначе, в попытке «просеять» незнакомцев через сито критериев, они рискуют упустить настоящего Мамонта.

— Ведите очередного заключенного, — буркнул ликвидатор и снова уткнулся в журнал.

Однако не успел солдат выйти за дверь, как Богут окликнул его:

— Рядовой!

— Да, сэр? — живо отозвался тот.

— Приведите мне сейчас из шестой камеры некоего… — Ликвидатор сверился с записью. — Адама Портера.

«Посмотрим, что там за майор…»

По этому парню, напротив, нельзя было предположить, что он представляет старший офицерский состав: ссутуленный, со слегка осунувшимся лицом, вновь прибывший скорей подтверждал сведения из журнала, чем слова Джеральда Грина, — Богут практически не сомневался, что стоящий перед ним парень имеет звание не старше сержанта.

— Присядь.

Адам подчинился.

— Вы, значит, сержант?

— Эм-м… — Заключенный кашлянул в кулак, зыркнул на Богута исподлобья и снова спрятал взгляд. — Ну да. Сержант Портер.

Поведение Адама немало удивило ликвидатора. Честному человеку, которому нечего скрывать, обычно не свойственны подобные стыдливые ужимки. Особенно Богуту показалась подозрительной фразочка «Сержант Потер» — как будто вновь прибывший убеждал сам себя в том, что он именно сержант.

«Неужели я ошибся и насчет него тоже? М-да, видимо, действительно старею — раньше подобных типов видел насквозь…»

— И что же стало с твоим взводом, сержант?

— Они… они все погибли…

Он будто пересказывал по памяти книгу. Явно лжец, да притом — отвратный.

— Можешь поподробней об этом?

— О чем?

«Он как будто избегает называть меня «сэр» — в отличие от предыдущих заключенных. Вполне возможно, я просто придираюсь, но птицы высокого полета нередко отвыкают от подобного обращения — как раз из-за высоты полета!»

— Ну, о том, как погиб каждый из твоих бойцов. Мне надо знать их имена, к слову. — Богут взял со стола ручку и, склонившись над журналом, казалось, приготовился записывать. — Давай же, продиктуй их мне!

Портер выпучил глаза от удивления. Такого поворота он явно не ожидал.

— Ну… там были Джонсон… Картер… МакНил… Бронсон…

— А еще? — поторопил собеседника Богут.

— Зеллер… Джонсон…

— У тебя было два Джонсона в отряде?

— Ну… да. Фамилия довольно распространенная…

— Да, бесспорно. Называйте остальных.

Адам подчинился. Когда он замолчал, Богут еще некоторое время сидел и хмуро смотрел на получившийся список.

— Скажи мне, сержант Портер, — наконец разлепив губы, произнес ликвидатор, — это просто досадная случайность, что фамилии твоих бойцов в точности совпадают с фамилиями игроков «Лос-Анджелес Лейкерс» чемпионского созыва прошлого года?

Лицо Адама было и без того мокрым от пота, но на последней фразе он вздрогнул и заискивающе посмотрел на собеседника снизу вверх, будто нашкодившая собака.

— Ты врешь, так? — напрямик спросил Богут. — Вот только я не понимаю, зачем?

— Нет, не вру, это действительно всего лишь странное совпадение, я сам поначалу удивился… — забормотал Портер, но ликвидатор оборвал его на полуслове, хлопнув ладонью по столу.

— Не надо превращать одну ложь в другую, еще большую, — процедил он.

Заключенный уставился в пол.

— Я знаю, что ты, Адам, майор, а не сержант. — Богут с немалым удовольствием выложил на стол подаренный Грином козырь и с еще большим наслаждением отметил, что Джеральд не соврал: фраза ликвидатора, похоже, не только лишила синдикатовца дара речи, но и парализовала его. Все, на что оказался способен Адам, это смотреть с приоткрытым ртом на хитро сощурившегося Глена.

Прошло не меньше минуты, прежде чем лжец смог выдавить:

— Откуда вы…

— Не. Твое. Собачье. Дело, — разделяя слова гигантскими паузами, процедил Богут. — Ты здесь четвертый день. Неужто нельзя было получше продумать свою «легенду»… Хэнсон?

Упоминание реальной фамилии окончательно добило собеседника. Если поначалу он еще мог списать все на смекалку дознавателя, то теперь понял, что…

— Кто меня сдал? — спросил майор хмуро.

Он собрал волю в кулак в надежде сохранить остатки самолюбия, но после изначальных нелепых кривляний эта запоздалая попытка сохранить лицо вызывала у ликвидатора только едкую улыбку.

— Обычно я не повторяю по два раза, но специально для тебя нарушу эту традицию: не твое собачье дело, Адам, откуда я узнал о твоем истинном звании и фамилии. Куда интереснее, почему ты так тщательно скрываешь эту информацию от нас?

— Вам наверняка нужна информация…

— Об этом ты расскажешь другим людям — если хочешь жить, конечно. — Богут поманил к себе скучающего у стены рядового. — Отведите этого обратно в камеру и скажите надзирателям, чтобы глаз с него не спускали.

— Что со мной будет дальше? — вопросил Адам, когда рядовой рывком поднял его со стула и принялся надевать на заключенного наручники.

— А это не ко мне вопрос. — Богут даже не взглянул в сторону арестанта. — Как с этим закончите, ведите следующего из шестой.

— Что со мной будет? — как попугай, продолжал вопрошать Портер, однако ему никто не спешил отвечать.

А пока рядовой тащил упирающегося майора по коридору обратно в камеру, Богут старательно вывел рядом с фамилией «Портер» три восклицательных знака и обвел их кружком.

Кажется, у него появился первый настоящий кандидат на роль «потенциальной цели Мамонта».

И останавливаться на достигнутом Богут не собирался.

Если я начинаю орать песни на русском, значит, дела плохи, хуже некуда. Надежды нет, мир катится в тартарары, а моя жизнь не дороже одной из дециллиона пылинок, которыми усыпана грунтовка под моими ногами.

Мой голос гремит среди окружающей тишины, словно гром:

Я не знаю, сколько еще смогу вот так идти. Кажется, от Сирджана до Бендер-Аббаса около трехсот миль, что для раненого придурка вроде меня конечно же пара пустяков.

Как говорил мой учитель музыки в русской школе: «Голос у тебя, Сережа, от Бога, вот только на ушах твоих медведь нехило так поплясал». Учитель совсем не умел общаться с детьми, много пил и вечно ругался с директором и родителями, но дело свое знал, как никто, и всегда говорил правду, чем мне и запомнился. Позже, уже в Штатах, у нас преподавал до того омерзительный подлиза, что его даже девчонки из нашего класса презирали — до того он был гадок и жалок. Впрочем, в Америке учителя вынуждены были так себя вести: после прецедентов, созданных Стефани Рагузой и Пэттом Слейзи, служители правопорядка устраивали им допрос с пристрастием за любое подмигивание или чересчур «похотливую» (цитата) улыбку.