Виктор Глебов - Алеф [СИ]

— Спасибо, господин Кармин, вы очень добры! — секретарша расплывается в счастливой улыбке.

Иногда я думаю, чем она занимается в реальной жизни, если в виртуальности служит секретаршей? Раз деньги на то, чтобы платить за Киберград, у неё имеются, значит, не бедствует. Возможно, какая-нибудь богатая вдовушка проживает таким образом вторую молодость? Днём — работа в офисе, вечером — вечеринки в барах и секс без обязательств. Кормление и расчёсывание кота, разговоры с подружками по терминалу, просмотр мелодрам, когда одиноко и идёт дождь… Ну, или наоборот: Мила трудится в моём офисе, чтобы платить за жизнь в реальности. И вообще, может быть, на самом деле она старый, толстый, уродливый мужик.

Впрочем, это меня не касается, а сейчас и вовсе не до предположений относительно реальной жизни Милы.

Войдя в кабинет, скидываю пиджак и сажусь за стол. Почти сразу звонит интерком. Нажимаю розовую кнопку — пуп моего виртуального существования.

— В два часа придёт мистер Фарли, — сообщает Мила. — Помните, такой противный толстяк, от него ещё всегда жутко воняет луком?

— Ну, конечно.

Ещё бы: как забыть ходячий пончик, начинённый пореем?! С вечной испариной и нервным подмигиванием. Поистине, некоторые юзеры поражают меня выбором личин. В мире, где можно выглядеть, как Адонис или Афродита, они конструируют то, что принято называть «альтернативной внешностью» (уж не знаю, почему люди думают, будто «внешность, альтернативная красивой», звучит лучше, чем «уродство»). В чём тут дело? Отражение комплексов? Желание выделиться из толпы? Эксперимент? Быть может, мистер Фарли в реальной жизни умопомрачительный красавец, уставший от того, что женщины вешаются на него толпами, а мужчины начинают завидовать, стоит ему войти в комнату?

— Он сказал, чего хочет? — спрашиваю я Милу.

— Купить набор сиамских близнецов для своего племянника.

— Подарок малышу? — усмехаюсь я. — На день рождения, надо полагать?

— Нет, его племянник — студент-медик. Образцы нужны ему для работы.

— Понятно. Скажи, чтобы набор доставили ко мне в кабинет к половине второго.

— Хорошо, господин Кармин. Есть информационные сводки за последние сутки. Хотите послушать?

— Давай, — я располагаюсь в кресле поудобнее.

— Вчера в восемь часов вечера японское правительство запретило персоналу родильных домов выдавать трупы мёртворождённых младенцев родителям. Отныне все детские тела будут изыматься специально учреждённой службой и кремироваться. Китай также заявил о жёсткой позиции в отношении экономической эксплуатации мёртворождённых. Теперь лица, замешанные в подобного рода правонарушениях, будут считаться пособниками убийства, ибо известно — цитирую — «что многие женщины специально провоцируют выкидыши, поддаваясь соблазну лёгкого заработка».

Какой бред! Всё это имело бы смысл, будь мой бизнес частью реального мира, но в виртуальности вводить подобные запреты попросту нелепо — ведь из-за них настоящие дети не перестанут рождаться мёртвыми.

— Похоже, скоро дойдёт и до нас. Как тебе кажется? — говорю я.

— По правде сказать, не думаю.

— Почему?

— Женская интуиция, господин Кармин. Да, и потом, слишком многим необходимы наши услуги. Не пропадём.

— Ну-ну, твоими бы устами… — усмехаюсь я. — Есть ещё что-нибудь?

— Нет, это всё.

— Хорошо, тогда займись тем, о чём я просил.

— Да, господин Кармин.

Отключив интерком, разворачиваю кресло к окну: мухи плотно облепили стекло — кажется, они упорно пытаются проникнуть внутрь. Их тяжёлые чёрные тела разгоняются и бесшумно бьются о прозрачную преграду — как я уже говорил, все офисы в здании звуконепроницаемы. Похоже, это всё-таки шпионские программы, только странно, что защитные системы небоскрёба до сих пор их не уничтожили.

На всякий случай запускаю сканер. Через пару минут он выдаёт отчёт: всё чисто, никто не пытается проникнуть в файлохранилище или инфраструктуру фирмы.

Насекомые когда-то были самым многочисленным классом животных на Земле. До того, как Природа поглотила их. Но в городах остались мухи и тараканы. По идее, теперь их следует считать выпавшим звеном эволюции. Как и человечество, кстати.

Я нажимаю розовую кнопку:

— Мила, ты когда-нибудь думала о том, что крысы, бегущие с корабля, — это новое поколение?

— Поколение чего? — секретарша явно сбита с толку.

— Эволюции. Ты согласна, что только выживший может дать потомство?

— О, да, конечно! Само собой.

— Ну, так как насчёт крыс?

Какое-то время Мила молчит.

— Пожалуй, вы правы, господин Кармин, — отвечает она, наконец.

— В таком случае попроси кого-нибудь пересчитать всех крыс в нашем здании.

— Боюсь, у нас их нет, — кажется, секретарша обескуражена. Но и я тоже: мне казалось, что грызуны вездесущи, будь то реальный или виртуальный мир.

— Это почему?

— Требование санитарной нормы. Всех грызунов давно истребили. Они разносили вирусы и вредоносные…

— Всё ясно. Тогда приобрети мне парочку в зоомагазине. Разных полов.

— Хорошо, господин Кармин. Это срочно?

— Нет, подождёт до завтра.

Чем дальше мы идём, тем труднее возвращаться. Чем труднее возвращаться, тем меньше мы этого хотим. Чем меньше мы этого хотим, тем сильнее желание идти дальше. Чем сильнее желание идти дальше, тем быстрее мы устаём. Чем быстрее мы устаём, тем сильнее желание остановиться. Сделать остановку — значит впасть в отчаяние.

Так говорил мой отец. До того, как утонул в Финском заливе. Мать сказала, он заплыл слишком далеко, и у него не хватило сил дотянуть до берега. Но, вспоминая его слова, я иногда думаю: «А хотел ли он вернуться?» Может быть, он сделал ту самую роковую остановку, когда сил идти вперёд уже нет, а смысла возвращаться — и подавно?

Я часто вспоминаю его — не то, как он играл со мной в детстве, а каким он был в последние годы. Тогда отец казался мне очень старым.

Иногда он делился со мной обрывками своих мыслей, облекая их в форму афоризмов. Не знаю, было ли ему важно, чтобы я его понимал, но я запоминал его слова, составляя из них коллекцию.

Последнее, что он сказал: «Подниматься на гору мешает не её высота, а то, что остаётся у её подножья». Потом отец разбежался и прыгнул в воду. С тех пор живым я его не видел.

Похоже, я и мать тяготили его — а может, весь образ жизни, который он вёл. И он оставил нас у подножия своего Эвереста. Было ли для отца это шагом отчаяния или, напротив, силы? Я думаю, он просто сошёл с ума. Для меня лишение себя жизни неприемлемо в принципе. Иногда мне кажется, что без меня мир исчезнет, что вселенная существует лишь потому, что существую я. Знаю, мысль не нова, однако разве это делает её неверной?

Я никогда не понимал и не принимал поступок отца. Для меня он навсегда останется безумцем, предавшим меня, мою мать и себя самого.