Виктор Глебов - Алеф [СИ]

Автомобиль скользит по улицам, маневрирует в транспортном потоке, объезжает дома, площади, скверы и парки, засаженные давно не существующими растениями. Наши города — что настоящие, что цифровые — кунсткамеры прошлого, заполненные причудливыми, но, в основном, мёртвыми образцами. Да и мы, люди — чудом уцелевшие реликты, запершиеся в крепостях и противостоящие Природе.

Думаю о Еве и её сыне — маленьких якорях, держащих меня в выдуманном мире. Если фабрики не станет, хватит ли мне их и Виктора (рано или поздно он должен вернуться), чтобы остаться здесь и быть счастливым? Сейчас трудно ответить на этот вопрос, но мне хочется верить, что да.

Все они составляют часть моего мира. Если я лишусь фирмы, детей и внука, который может умереть в любой момент, не останется ничего, кроме счёта в виртуальном банке, особняка и небольшой коллекции автомобилей. А я не ради этого переселился в Киберград.

Проезжаем мимо огромного баннера, гласящего: «Остановим маньяков, торгующих человечиной! Скажем «нет» продаже детей!». Я догадываюсь, какие организации скинулись, чтобы оплатить этот плакат — очередные поборники морали, которые даже в виртуальности не в силах расстаться со своими комплексами.

В каком-то смысле я понимаю таких людей. Им кажется, что Киберград должен стать светлой альтернативой тому дерьму, в котором они живут, и вот эти неудачники являются сюда и обнаруживают, что нет никакого идеального мира, никакого рая. Конечно, у них свербит в задницах: им хочется найти виноватых и «очистить виртуальность». Почему они думают, что могут добиться здесь того, на что не способны в реальности? Об этом надо спросить их тухлые мозги.

Да, младенцы, дети, подрастающее поколение — все эти понятия до сих пор вызывают у большинства радостные эмоции и страх за будущее. Моралисты не набрасываются на тех, кто торгует органами или трупами — до них никому нет дела. Но торговля цветами жизни действует на ханжей, как красная тряпка на быка.

Я тоже был ребёнком. Почему-то мои противники не хотят принять это во внимание. Дети неизбежно становятся взрослыми, и всем сразу становится на них плевать. Эти люди, ещё пару лет назад вызывавшие восторг, перестают быть ценностью. Они превращаются в дерьмо вроде меня и вообще большинства обитателей Киберграда, если смотреть правде в глаза. Наш виртуальность — клоака, где скользкие тела трутся друг об друга, удовлетворяя низменные потребности, среди которых секс — самая нравственная и безобидная.

А дети… Ну, по мне, так они ничего особенного из себя не представляют. Заготовки для убийц, насильников, наркоманов, шлюх и прочей мрази. Из некоторых, правда, получаются приличные люди, но это такая редкость, что умиляться младенцам только потому, что спустя лет двадцать не каждый станет засранцем — откровенный бред.

Нет никаких цветов будущего. По той простой причине, что дети перестают быть цветами очень скоро.

На днях мне пришло письмо от какого-то проповедника. На конверте был напечатан довольно причудливый крест — символ очередной не то церкви, не то секты. В начале послания священник приводил цитату из Библии — историю об избиении младенцев — а затем сравнивал меня с Иродом. Ближе к концу он заявлял, будто я, сам того не сознавая, делаюсь пособником Сатаны. Угадайте, почему! Потому что из-за моего бизнеса Мессия может не родиться . То есть, миллионы абортов — не помеха, а моя скромная фабрика — глобальная угроза Второму пришествию!

Я мог бы, конечно, ответить, что едва ли Сын Божий намеревается появиться на свет из утробы обколотой шлюхи, но мне не до переписки: есть дела поважнее.

Машина останавливается перед больницей, и я, оставив пальто на заднем сидении, вхожу в холл. Здесь тепло и пахнет лекарствами, к чему я никак не могу привыкнуть. Возле стойки регистрации толпятся больные. Пройдя мимо них, направляюсь в палату, где лежит Ева. Мне попадаются по дороге санитары, врачи, медсёстры, пациенты и их родственники. Даже удивительно, как часто жителям виртуальности приходится обращаться за медицинской помощью.

Войдя в палату, замираю на пороге: постель, на которой я привык видеть Еву, пуста!

Ко мне торопливо подходит медсестра. От неё пахнет кремом.

— Господин Кармин?

— Да, — глухо отвечаю я, предчувствуя самое худшее.

— К сожалению, у пациентки полчаса часа назад резко ухудшилось состояние. Нам пришлось отправить её в реанимацию.

— Она сейчас там?

Медсестра мнётся, не решаясь ответить.

— Говорите.

— Ева Кармин умерла. Мне очень жаль.

— Когда? — пол уходит у меня из-под ног, так что я вынужден опереться о стену.

Ладонь скользит по штукатурке.

— Присядьте! — восклицает испуганно сестра, подтаскивая меня к кровати.

— Когда это случилось?

Мне казалось, что Ева очнётся, и всё будет по-прежнему. Я не ожидал, что она умрёт. Это удар.

— Около пяти минут назад. Ничего нельзя было сделать. Очень странный случай. Нам не удалось даже определить причину смерти.

Теперь придётся ждать восстановления. Странно, насколько реалистичной кажется смерть в виртуальности: зная, что рано или поздно Ева вернётся, я не должен бы так переживать, но ничего не могу с собой поделать.

— Есть ещё кое-что, — робко говорит медсестра.

— Да?

— Насчёт восстановления. Нам пришло уведомление, что юзер отказался от личины Евы Кармин.

Похоже, сегодня поистине неудачный день.

— Почему? — вырывается у меня, хотя медсестра, конечно, не может дать мне ответ.

Она и не пытается.

— Вы сможете сохранить дочь, но в качестве симуляции, — говорит она.

Слабое утешение.

Я не в силах поверить в такое предательство.

— Мне очень жаль, — опускает глаза медсестра.

— Спасибо, — я поднимаюсь.

— Вам лучше?

— Да. Спишите личину. Я не стану её восстанавливать.

— У вас есть время подумать. Не торопитесь.

— Всё решено. Вам нужна моя подпись?

— Нет.

Выхожу из палаты и шагаю по этажу. Ноги словно ватные. Раньше я думал, что такое состояние бывает только в книгах.

Ева, Ева… Минус один! Считая Виктора — минус два. Если мне не удастся наладить контрабанду младенцев, будет минус три — и «game over».

Почему неведомый мне юзер не захотел восстанавливаться? Чем я заслужил такое?!

Дома лежу на спине в темноте, сложив руки на груди. Эта поза меня всегда расслабляет, хоть и делает человека похожим на мертвеца. За окном проносится мультикоптер, и голубоватый свет его прожектора за секунду обегает три из четырёх стен комнаты, а затем снова сгущается мрак.

Я думаю о Еве и её предательстве. О смерти и одиночестве. Нет, мысли о самоубийстве не посещают меня. Никогда и никому не сломить мой дух. Но отчаяние так и норовит вползти в сердце.