Игорь Минаков - Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

– Я вышел из дома… Погода в тот день, помнится была очень жаркой. Кое-как добрел до подземки, спустился… Потом, стоял и ждал поезда… Когда же он стал подходить, мне запомнились его фары… яркие круглые фонари, которые надвигались из тоннеля. Потом…

– Потом?

– Кто-то выкрикнул: «Энн!» И девушка со светлыми волосами, ждущая поезда в нескольких метрах от меня, оступилась и упала на рельсы, в тот самый момент, когда поезд стал подходить к перрону. Она погибла… на моих глазах. Я не смог отвести взгляда… Я словно оцепенел, не в силах сдвинуться с места, или хотя бы отвернуться… или закрыть глаза…

Сидевший перед Освальдом психиатр тяжело вздохнул, откинулся в кресле.

– В последнее время ты был в плену своего подсознания, Освальд. Этот трагический несчастный случай сильно отразился на твоем восприятии реальности. Он запал тебе в душу, врезался, как игла, как опухоль, обрастая новыми деталями, видоизмененными твоим разумом. Наши беседы все более продуктивные, и это хороший знак. Рано или поздно, нашими общими усилиями, ты вылечишься. Альтер-реальность исчезнет, позволив тебе вернуться к нормальной жизни…

– Это странно, – задумчиво произнес Освальд, отстраненно изучая свои руки. – Ведь я очень хорошо помню, как договаривался с Энн о встрече.

– Такие воспоминания всегда ложные, – деловито кивнул психиатр. – Любое приключение начинается с предыстории. Так уж повелось, и твой разум, посчитав это обязательной и логичной деталью, позаботился о том, чтобы обеспечить тебя ею…

– Наверное, вы правы, доктор… Просто кое-что не дает мне покоя, и это кочует от одной нашей беседы к другой.

– Не стесняйся поделиться со мной своими переживаниями, Освальд.

– Мне интересно, почему у невероятного путешествия в глубинах подсознания предыстория есть, а у нашей с вами реальности ее как не было, так и нет.

– Выдуманная жизнь вытеснила из памяти ту настоящую, который ты жил, Освальд, – объяснил психиатр. – Ты представил, что погибшая девушка – твоя дочь, и это заставило тебя переживать сильнее, ощущая некую вину за то, что предотвратить было невозможно. Ужасный незнакомец, убивший ее, с горящими глазами, – не что иное, как поезд, который послужил причиной гибели несчастной девушки в реальности. Тоннели и подземка, темный поток воды, твои переживания и страхи переплелись с воспоминаниями, и ты никак не найдешь из них выход, блуждая, как в лабиринте…

Скрестив на груди руки, будто сомкнув панцирь, Освальд молча выслушивал сидящего напротив врача. Каждое его слово казалось прописной истиной, оспорить которую он был не в силах. И все же волнение не утихало.

– Ах вот ты кто такой! – рванувшись вперед, крикнул он.

– Прости, что ты сказал? – переспросил психиатр.

Не говоря больше ни слова, Освальд кинулся на него, схватив собеседника за горло. Тот закричал, бешено сопротивляясь, но Освальд сдавил его глотку настолько, что крик быстро утих.

Быстро оглядевшись, убийца убедился, что находится все в том же подвале, держа за горло оборванца, светящиеся глаза которого замигали, будто рождественская гирлянда, и потухли.

– Думал обхитрить меня?! – заорал Освальд. – Думал, не увижу твоей мерзкой сущности?!

Намереваясь, наконец, покончить со своей немезидой, Освальд вонзил пальцы в круглые мигающие глаза, с силой вырвав их и зажав в кулаках. Незнакомец задергался в предсмертных судорогах, захлебываясь и корчась. Когда же он замер, пульсирование прекратилось, а реальность буквально обрушилась Освальду на голову.

Освальд очнулся на тротуаре. Открыв глаза, он увидел Энн, склонившуюся над ним и смотрящую с неописуемой тревогой. За ее спиной мелькали огни «Скорой помощи», а вокруг крутились медики. Один из них аккуратно приподнял пострадавшему голову.

– Чуть было вас не потеряли, – произнес врач. – В такую жару сердечникам лучше сидеть дома… Уж поверьте.

Освальд приподнялся на локтях. Ему хотелось обнять дочь, но не было сил.

– Надо было перенести встречу на другой день, – не удержавшись от слез, проговорила Энн.

«А Микеланджело не испугался бы», – шепнул внутренний голос.

Под ногами уходило во тьму черное горло канализационного колодца. В его глубине виднелась железная лесенка. За долгий лестницын век ее красили и в сигнальный красный, и в хорошо заметный в темноте белый. Сейчас ступеньки облупились, выцвели, и лесенка казалась наспех собранной из полуобглоданных костей.

Кирилл моргнул – и ступеньки вправду превратились в каскад шатких костных перекрестий, уходящий во тьму, но уже не колодца, а старой серебряной шахты под храмом Костница в чешском Седлеце. Он сам никогда не был там – но память, не его собственная, чья-то чужая, доверенная ему на хранение, берегла воспоминания об украшенных черепами сводах. Кирилл почувствовал, как расстояние сжалось, соединив подобное с подобным, тьму с тьмой, прах с прахом, ступени со ступенями. Ему показалось, что из тьмы на него глядят пустыми черными глазницами желтоватые черепа, зовут побродить по страшной, украшенной костями церкви, шепчут: «Мы победили смерть. Мы эпоха. Мы память. Мы время…»

Сзади раздались шаги. Зачарованный игрой древней магии, Кирилл совсем забыл о преследователях. Он огляделся, ища хоть какое-нибудь оружие посерьезнее обломка гимнастической палки.

Палку он прихватил в спортзале, чтобы выбраться в окно, потом сломал, пытаясь заблокировать ворота. Но ни высокие окна, ни ворота не остановили чужаков.

Медлить было нельзя. Микеланджело бы не медлил. Теперь Кирилл знал это так ясно, словно прочитал мысли великого скульптора, которого раньше считал черепашкой-мутантом. А может, сам Микеланджело влез в голову Кирилла и толкал его сейчас в черную темноту шахты.

«Это все кристалл. Нельзя терять связь с реальностью. – Кирилл сел на асфальт и спустил ноги в люк. Устроил палку так, чтобы та удержала, если он промахнется мимо ступенек. – Глупо бояться. Вся история мира состоит из тьмы и костей. Лучшие здания строились на костях».

Он вынул из-за пазухи цепочку, на которой покачивался грубовато сделанный бронзовый кулон со слабо мерцающим золотистым кристаллом.

Шаги замерли совсем рядом, за углом. Преследователи потеряли свою жертву, но кристалл притягивал их, звал.

Кирилл сунул кулон в рот, крепко сдавив зубами цепочку, и соскользнул в люк, уцепившись руками за палку. Правая нога нашла опору. Пространство сворачивалось вокруг него, сжималось, послушное воле кристалла. От этого ощущения волоски на коже вставали дыбом.

Балансируя на верхней ступеньке лестницы, Кирилл попытался сдвинуть на место тяжелую крышку, которая уже не была сплошной – в ней появились отверстия, через которые лился свет фонаря.