Игорь Минаков - Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

– Не надо ненавидеть меня, будь ласков, княже.

Я не отвечаю, иду в хату.

– Это ты лепил? – спрашивает Зося.

Я думал, она уехала, а она – вот она. Избу Савелия изучает.

– Да, три грибочка. Бери, это для тебя.

– Ах!

Хотя за эту зиму я почти сравнялся с ней ростом, Зося притягивает мою голову к своей груди, обнимает. Я не сопротивляюсь. Большая, мягкая, приятно.

– От тебя пахнет медвежонком, – фыркает она, отталкивает меня и всхлипывает.

– Ты чего?

Я трогаю ее плечо, ласково, как Анну на болоте. Зося плачет навзрыд.

– Я сейчас, сейчас… Справлюсь… Я… должна сказать. Анджей прав…

– Подслушивала?

Она давится слезами, видимо, кивает.

– Сразу после свадьбы… Не знаю как, но в могилу сведут. Может, и не сразу, но уморят – это точно.

– Это кто так решил? Старый боярин?

– Не знаю, может, и он. Мне тятька никогда не сознался бы. А вот Ян балабол, язык без костей. Он не скрывает. Не надо мне такой свадьбы! Не буду я грех на душу брать! Нет мне дела до твоих земель, Юрий. Если можешь, беги, князь. О девке я позабочусь, княжна она або нет.

– Спасибо! Забирай грибочки, Зося!

Она идет к двери, но возвращается, быстро целует в щеку и убегает.

Я слышу удары колокола: кто-то собирает селян в центре Березухи. Стучу посохом, иду на звонкий гул. Все сторонятся меня.

Голоса над толпой, значит, конные говорят.

– Господь Бог наш Иисус отвернулся от вас, потому что вера ваша не настоящая. Потому и наслал на вас Зверя.

Конец фразы тонет в глухом ропоте. Я узнаю голос монаха, тот самый, что читал приговор.

– Потому что язычества в вас много, смерды! Сами кресты носите и на образа креститесь, а чуть в сторону – сразу к старым богам бежите. Зажинки ваши – это же шабаш!

Толпа молчит. Монах неистовствует:

– Баб своих к старухам-ворожеям таскаете. Колдуют они богопротивно!

– Сам бы родил без бабок! – летит из толпы звонкий возглас. Хихикают бабы.

– Кто там такая языкатая? А ну!

А вот это сюрприз! Это говорит Ян. Выходит, он не уехал из Березухи вместе с сестрой. Боярин пытается давить толпу конем, толпа расступается.

– Пастыри ваши сбежали, и старый московский протопоп, и новый униатский, из Киева присланный. А коль примете правильную римскую веру, король польский за вас заступится…

– Но эта земля великого князя литовского! – снова выкрикивают из толпы, на сей раз голос мужской, и поддерживает его мужской ропот.

– Верно, – говорит монах примирительно. – Но король польский и князь литовский един сейчас – Казимир.

Слышно, что монах доволен поворотом разговора. Лошадь перебирает копытами. Всадников двое. Или трое?

– Каждую кочку в болоте обыщут, каждое дерево осмотрят, много воинов пришлет сюда польский король своих единоверцев защитить. От волков…

– А то не волки…

Скрипучая старческая реплика тонет в гуле голосов, но толпа вдруг осознает сказанное и испуганно замолкает.

– Слыхали все? Что было перед тем, как обоз растерзали? – продолжает старец в тишине. – Хозяин леса собирал свой народ. То не простые волки! То – оборотни.

– Помолимся, люди! С Богом в сердце мы победим страх и врагов своих, – перехватывает монах и тут же начинает нараспев читать псалом на латыни, но народ молчит. Люди не понимают чужого языка.

Монах смущается:

– Храм вам построим, каменный. Думайте, селяне…

Да кто же им подумать-то даст?

– Крестить вас будем после поста, – рычит Ян. – Всех! Заново!

– Князя своего предали, теперь веру своих дедов предадите? – говорю я негромко, и тишина на площади становится оглушительной.

Я слышу, как колотится мое сердце, и в унисон бьются сердца всех, кто услышал меня.

– Это кто сказал? – шипит Ян и расталкивает толпу, но она теперь не столь податлива, и я неспешно удаляюсь.

Он вырывается, пускает коня в галоп и догоняет меня. Я оборачиваюсь. Как там меня учил Савелий? Вот близко дыхание его лошади, а вот он сам. Я выбрасываю вперед посох, словно копье. Удар! Стук тела о землю.

Я стою прямо. Слушаю, как селяне окружают упавшего.

– Эка ты его! Интересно. Ему теперь тебя на дуэль вызывать? – смеется Анджей Одинцовский, отбирая у меня посох.

– Ты, мил человек, на серчай на нас! – говорит тот же старик. – Мы не предавали старого князя. Не живет в душе русского человека измена! То ваши холопы замковые. Сами князья развели гниль под своим кровом, сами и поплатились.

Монах хлопает по щекам Яна, приводит его в чувство. Анджей крепко держит меня за плечо. Шепчет:

– Говорили же тебе, беги!

Я упрямо трясу головой. Слышу, как Ян и монах разговаривают по-польски. Боярин подходит ко мне, я ожидаю удара, но ничего не происходит.

– Решил под ногами путаться? – выплевывает Ян слова. – Значит, свадьбу сыграем в пятницу.

Я, связанный, сижу на коне, Одинцовский ведет его на поводу. До Велижа всего-то версты полторы.

– А ты силен, Юрий Дмитрич. До сих пор я под впечатлением. Девку на болоте нашел, ну это можно понять, нюх у слепых острый становится. Но чтобы вот так посохом наугад ссадить конного с седла? А ты, княже, опасен.

– Помоги русскую княжну из замка вызволить, пока ее Ян к себе в Дречи-Луки не увез, – решаюсь я на просьбу.

Анджей молчит.

– И будет тебе моя дружба.

Шляхтич чуть медлит с ответом:

– Я в твоей Березухе по воле Ильиничей сижу. Какой смысл мне предавать их?

– И нашим, и вашим, значит?

Похоже, Одинцовский пожимает плечами:

– Я человек мирный. Руку тебе предложил, потому что не хочу, чтобы ты зазря пропал. А Ильинич – может, он и прав? Может, правда, папская вера пойдет на пользу и смердам, и холопам? Шляхта детей своих в польские университеты отправляет учиться. Школяры оттуда католиками возвращаются. Может, так и должно быть?

Непонятно звучат слова Анджея.

– Ты зачем мне это говоришь? Зачем веру дедову хаешь? – спрашиваю.

– А что православие дало русским людям? – горячится он. – От татар защитило? От жестокости московского князя? Вон Новгород! Был бы под римским крестом, глядишь, и немцы бы за него заступились? Браты торговые. А?

– Это тебе не со мной надо поповские диспуты вести, – отвечаю миролюбиво и прикусываю язык: имя отца Даниила чуть не срывается с его кончика. – У меня есть идея получше.

– И?

Я ухмыляюсь:

– Казна…

– Что казна?

– Князь Иван Холмский не с пустыми руками бежал к Казимиру. А волкам серебро русское ни к чему.

– Ха! – Одинцовский останавливает коня и подходит ко мне, дышит в лицо чабрецом. – Думаешь, оно еще в Велиже? Серебро?

– Ильиничи же в Велиже, и отец, и сын. Думаешь, Ян деньги отдельно отправил? – отвечаю в тон.

Шляхтич колеблется. Он стоит неподвижно, дыхание его сбивается. Мне кажется, я слышу, как в его голове звенят монетами мысли. Мне очень не хочется обидеть его, но подлить масла в огонь надо.