Роман Глушков - Демон ветра

Хищник по имени Сото Мара рыскал по окутанной мраком оранжерее уже больше двух часов. Он осмотрел уже три аллеи, но они оказались пустынны. Особенности их расположения позволили карателю вычислить примерную схему остальных аллей, проложенных по оранжерее в более-менее симметричном порядке. Осью симметрии следовало считать самую широкую – главную – аллею. К ней Сото как раз и направлялся. По пути он наткнулся на маленькую, выложенную булыжником площадку с неработающим, наверное отключенным на ночь, фонтаном. Освещение над площадкой отсутствовало, однако ее ухоженность и уединенность указывали на то, что жертва определенно любит захаживать сюда в светлое время суток. Хищник постарался запомнить это место, подобно тому, как его четвероногие собратья запоминают выходы к реке, куда их добыча периодически наведывается на водопой.

Стараясь не мелькать на открытом пространстве, Сото выглянул из кустов и повертел головой, выясняя обстановку на главной аллее. Фонари отбрасывали круги света на тщательно просеянный ровным слоем рассыпанный по дорожке гравий. Развесистые кроны растущих по бокам аллеи деревьев сплетались над ней, образуя темно-зеленый, слегка колышущийся свод.

Мертвая тишина…

И здесь никого! Похоже, поздновато хищник вышел сегодня на охоту… Хотя нет, один момент! Что-то мелькнуло по левую руку, ближе к концу главной аллеи: тень от качнувшегося фонаря или человеческая фигура свернула на боковую дорожку? Больше походило на второе. В любом случае, надо обязательно проверить.

Кто бы ни расхаживал по оранжерее в столь поздний час – гвардеец, садовник или все-таки Пророк, – он явно держался освещенных дорожек. Рациональнее всего было бы подождать, пока он не вернется на главную аллею и не приблизится. Но Сото опасался, как бы вероятная жертва не направилась к выходу, поэтому каратель решил во что бы то ни стало ее срочно перехватить. Задача несложная – надо лишь срезать по зарослям угол между аллеями и затаиться возле боковой дорожки. Тогда неторопливо бредущий человек непременно выйдет на засаду, а там уже будет видно, пойдет он дальше своей дорогой или удостоится чести услышать имя того, кто перережет ему горло.

Бесшумной тенью бегущий промеж деревьев хищник теперь напоминал человека только одеждой. Даже фигура его – пригнувшаяся, со втянутой в плечи головой и поджатыми к груди руками – больше походила на зверя, чем на прямоходящего потомка Адама. И не было для Мара отныне ни прошлого, ни будущего – только малый промежуток между ними, равный по времени удару меча.

Настоящее?

Нет – пустота. Именно та загадочная пустота, которой всегда стремились достигнуть в мыслях яростные, как тигры, и одновременно хладнокровные, как рептилии, предки Сото. Пустота царила сейчас и в сознании их потомка. Пусть не совершенная, но достаточно близкая к идеалу пустота – предвестник неотвратимой Свободы, дарованной свыше не только разуму, но и телу исполнившего долг воина.

Стремительный хищник опередил медлительную добычу и замер подобно взведенной пружине за развесистым кустом у обочины дорожки. Обнаженный меч в руке Сото нервно подрагивал, а немигающий взгляд карателя нацелился туда, откуда должен был появиться замеченный им человек. Пути хищника и жертвы практически достигли точки пересечения…

Всевышний определенно имел зуб на своего верного глашатая, ибо с чего вдруг он отвернулся от Пророка в эту ночь, обрекая его на столь безжалостную смерть? То, что по аллее шел Пророк, стало несомненно, как только одиноко бредущий человек вышел под свет фонаря. Гвардейцы и слуги не носили одежд, приличествующих лишь облеченным властью. Скромный будничный балахон Его Наисвятейшества был знаком карателю по виденным ранее портретам, на которых Пророк изображался в неофициальной обстановке. Повседневная одежда Гласа Господнего отличалась от апостольской, так что перепутать Пророка с оказавшимся здесь в ночной час Апостолом тоже было нельзя. Величайшего из жителей цивилизованного мира изводила элементарная бессонница – это было заметно по измученному состоянию Его Наисвятейшества, понурившего упрятанную под капюшон голову и с трудом переставляющего ноги.

Вид усталого старика не разжалобил карателя. Разве свирепого хищника могла разжалобить ослабленная болезнью добыча? Наоборот. Человек в балахоне санкционировал жестокое убийство (назовем вещи своими именами) благородного сеньора Диего ди Алмейдо, жизнь и честь которого оберегал его верный слуга Сото Мара. Пророк не дождался бы снисхождения, даже будь он смертельно болен и готовься умереть на следующий день.

Плохо, что так и осталось неузнанным имя негодяя, написавшего на сеньора донос. Но теперь это уже неважно – все те, кто санкционировал убийство, получили по заслугам, а доносчик рано или поздно сам запутается в паутине своих интриг и ответит за гибель сеньора ди Алмейдо тоже. Возможно, смерть, которую даровал бы доносчику Мара, окажется для негодяя самой желанной…

Удрученный мыслями Пророк вздрогнул, отпрянул и выронил Святое Писание, когда прямо перед ним из кустов выпрыгнул разъяренный незнакомец с безумными остекленевшими глазами. На голове незнакомца красовалась белая повязка, пропитанная запекшейся кровью, а в руках он сжимал короткий клинок со скошенным тупоугольным острием, при первом взгляде напоминавшим обломок гвардейской сабли. Незнакомец не проронил ни звука, подскочил к Его Наисвятейшеству и со всей силы заехал ему в челюсть…

Каратель не позволил Пророку поднять крик. Крики жертв создавали панику, поэтому при охоте за головами врагов Сото всегда и везде старался соблюдать тишину. Бесшумно пришел, бесшумно сделал свое грязное дело, бесшумно удалился… Сегодня этим правилом можно было поступиться, к тому же страсть как тянуло услышать предсмертный вопль Гласа Господнего. Однако в таком случае «бежать к Свободе» придется сквозь сонм остервенелых врагов, которые вряд ли смилуются и подарят убийце легкую смерть. Нет уж, свой последний шаг к смерти Сото Мара сделает сам, в тишине, возле тела убиенного врага. Недрогнувшей рукой и с чувством выполненного долга.

Пророк издал короткий сдавленный всхлип, взмахнул руками и упал на гравий. Каратель был уверен, что после такого крепкого удара этот тщедушный человечек уже не встанет, но все равно прыжком догнал Гласа Господнего и, дабы пресечь сопротивление жертвы, приставил конец клинка к впалой старческой груди. Ошарашенный нападением и сокрушительным ударом Пророк лежал без движений. Он, правда, попробовал выкрикнуть не то мольбу, не то призыв о помощи, но при свернутой челюсти с его уст сорвалось лишь вялое мычание.