Ник Харкуэй - Мир, который сгинул

Утром возвращается война, похожая на семена одуванчика.

Ее приносит восточный ветер, веселый и неумолимый. Он бодро дрожит и мерцает, перекатываясь через холмы и засыпая лес пылью. Пыль дружелюбная, приятно мягкая. Волшебная. На мили и мили вперед, от нас и до самого озера Аддэ, бойкие пылинки и озорные спирали парят среди деревьев и с шипением падают в ручьи, точно горячий пепел на снег. Мы стоим на длинном балконе, смеемся и киваем, желая друг другу доброго утра. Сегодня будет отличный день. Но с приближением пыли очередной порыв ветра приносит животный запах, от которого странно щекочет в носу и горле. Тысячи птиц летят прочь из леса. Самых разных видов. Они даже не удосужились собраться в стаи или семьи. Лебеди тяжело взмахивают крыльями, гуси хлопают, воробьи (или очень похожие на них птички) порхают – всеми движет страх, все летят в одном громадном, относительно слаженном порыве.

На лету они гадят, для пущей скорости освобождая кишки. Вторая часть войны начинается со шквала гуано.

Приближаясь к нам, Дрянь меняется. Она достигает границ наших земель, нашей безопасности, и разделяется, точно занавес. Вокруг клубятся тени, из которых летят вопли проклятых душ и крики демонов, ну или просто неприятные звуки, от которых волосы встают дыбом и хочется немедленно последовать примеру лебедей и освободиться от внутреннего гнета. Все вокруг заняты чем-то важным. Пираты-монахи Захир-бея решительно снуют по территории, успокаивая и ободряя, уводя катирцев вглубь замка. Ребята Гонзо – его главные помощники, Джим, Салли, Сэмюэль и Энни – поднимают остальных. Ли и Тобмори Трент ведут профессиональные разговоры о грядущей сортировке раненых и переливании крови, так что мне остается только наблюдать за натиском. Я наблюдаю.

Дрянь клубится и бугрится. На нашей территории она встречается с какой-то энергией и реагирует. В выемках творится странное: появляются и исчезают вооруженные солдаты, машины, пулеметы. Они мерцают и накладываются друг на друга, становясь тверже и прочнее. Некоторые смешны, другие отвратительны. Небольшая группа солдат, собратьев по оружию, устремляется через границу. Они бегут слишком близко друг к другу, а когда поворачиваются, видно, что все семеро срослись воедино. Сержант держит руку на спине капрала, подталкивая его вперед, и рука плавно сливается с формой и позвоночником. Боец, бегущий сзади, прирос к сержанту бедром. Они брыкаются, кричат и падают, сшибая остальных, – не настоящие люди, а картинка, на которую полагается смотреть с одной стороны. Они умирают, возможно от нехватки сердец, и валятся на землю, где постепенно растет ковер из трупов – знакомый декор современных битв. Свистят пули, хотя сражаться, в общем-то, не с кем. Это не нападение. Это атмосфера. Война как общая обстановка, как мебель. Нас осаждает идея войны.

Монах, стоящий рядом, удивленно смотрит, как у него на груди расцветает пулевое ранение. Он умирает спокойно, даже оскорбленно, без криков и страха. В отличие от другого солдата, который вместе с удушливым газом, пахнущим электролитом, выдыхает кусок легкого. Он бы закричал, но его лишили этой возможности, поэтому он просто в ужасе смотрит на меня, и я говорю ему: знаю, знаю, тебе больно и ты умираешь. Знаю. Я здесь. Он глазеет на меня, и неясно, то ли он благодарен, то ли не может поверить, что я не нашел нужных слов. Он умирает, пока я моргаю.

Чья-то рука хватает меня за плечо, грубо и навязчиво. Я скидываю ее, выкручиваю. Успеваю заметить кривые зубы и учуять вонь изо рта. Бью наотмашь, блокирую удар. Все, его больше нет. Человек-тень. Я съеживаюсь, но ничего не происходит.

Солдаты на холме переходят в атаку. Командование неумелое, но они продвигаются. Танк Вазиля открывает огонь, в разные стороны летят, как в дешевом фарсе, руки и ноги. Ха! Но вскоре танки появляются и у врага. Из люков торчат командиры, как один похожие на генерала Паттона. Когда Гонзо подрывает гусеницы одной машине, а Вазиль размазывает ее по окрестностям, выясняется, что у паттона нет ног. Это химера, человек-танк. Сэмюэля П. тошнит. Никто над ним не смеется.

Мы попали в игру или в чей-то сон; волна за волной, беспорядочные, бесконечные; смертельные, но лишенные смысла. Мы бьемся. Мы умираем. Они наступают вновь. Нигде не безопасно, нигде нет угрозы как таковой. Люди-тени мелькают в коридорах, наполовину живые, наполовину вымышленные; иногда они кого-нибудь убивают, порой затаиваются в углах и ждут, пока их уничтожат, как ребята в красных футболках из «Стар Трека» (из оригинального сериала, в более поздних от смерти никто не застрахован). В лазарете сами по себе появляются новые больные. Лечить их бесполезно. Они просто сидят и кричат. Носильщики, которых у нас нет, приносят раненых, которых мы раньше в глаза не видели, и складывают их в одно место. У первого солдата на третьей койке (деревянный ящик, накрытый тряпкой, но для нас это – третья койка) травма головы. Через минуту прямо на него кладут второго, и какое-то время они лежат вдвоем, а потом первый исчезает – вместе с повязкой, наложенной Трентом. Остается мальчик с оторванной ногой, истекающий кровью. В следующий миг у него уже две раны, он умирает, на его место кладут какую-то женщину, и так до бесконечности.

Всходит солнце. Ветер меняет направление. Мы по-прежнему бьемся. Тени падают как подкошенные и умирают, новые не появляются. При свете солнца, в обычном мире, выглядят они жалко: нескладные уродливые звери без каких-либо преимуществ. Верзилы. Бандиты. Веда Цур, залитая кровью и плачущая, бьет одного медной кастрюлей по голове, и он падает ничком. Рао методично его колошматит, пока тот не подыхает, как раздавленная муха. Он напал на их детей. Джун цепляется за папину руку, прибавляя тяжести каждому удару.

У нас есть силы, мы злы и напуганы, поэтому мы даем отпор. И совершаем вылазку. В последнее время вылазки вышли из моды, потому что настоящих осад теперь не устраивают. Неприятель оцепляет и штурмует населенный пункт, но чаще ведет уличные бои, потому что в блокадах гибнет больше гражданских, чем солдат, а это вроде как плохо . Разрешается убить большое количество гражданских по ошибке , но убивать их нарочно – преступление, за которое по головке вас не погладят. Мы делаем вылазку, потому что… черт подери, мы это заслужили! Вазиль возглавляет колонну, Бон Брискетт едет в хвосте, а посередине – моторизованная пехота из навороченных «фордов-фокусов» и бронированных фургонов.

Подножие холма превратилось в склеп. Кругом все вымерло. Едем дальше. В лесу уже получше. Первые метров сто залиты кровью и выжжены, но потом начинается почти нормальный лес. Разве что деревья слегка поцарапаны пулями. Пара дохлых овец. Мы едем. На нас не нападают. Льет дождь, вокруг вода. Мы останавливаемся, выходим. Гуляем по лесу. Хорошо. Мы с Ли держимся за руки, я перевешиваю автомат на другое плечо и чувствую себя защитником. Мы приваливаемся к сосне и любуемся цветами. В кои-то веки вдыхаем воздух, который не пахнет ужасами. Мы живем.