Алексей Корепанов - Бардазар

«И вот тогда уж…» – мечтательно прищурился груйк.

Но вспомнил о своей встрече с Тристом Виндором, порвавшим с преступным прошлым, – и призадумался.

Прибыв на родную планету, Станис Дасаль перекусил в портовой таверне и полетел в Пардинские горы, к «надежному причалу» в тихом селении Ручейки, где он когда-то появился на свет. Кстати, эти стихотворные строчки, независимо от воли груйка, продолжали звучать у него в голове. А прежде чем сесть в мобиль, он посмотрел в комме информацию о погоде и тут же, возле стоянки, купил, особенно не выбирая, простенькую серую куртку. Соваться в горы в одной рубашке не стоило – вечера и ночи там ожидались прохладные.

Мобиль опустился на посадочную платформу у оврага, рассекающего горный склон. Овраг тянулся вниз, к речке, весело бегущей по камням. Рыбы там в детские годы Станиса водилось изрядно, и он надеялся, что с тех пор ее не убавилось. С ягодами уж точно было все в порядке – в этом Дасаль убедился еще при снижении, когда разглядывал кусты, усеявшие склоны оврага. Ветви кустов сгибались под тяжестью облепивших их крупных красных шариков чички. Из чички получалось отличное варенье, и она придавала неповторимый вкус самогону. А еще в этом овраге он в детстве катался на санках.

Зеленое покрывало деревьев уходило вверх, к горным вершинам. В лесном полумраке всегда таилось столько грибов, что хоть выстилай ими дороги. Впрочем, здешние дороги, а точнее, тропы, в этом не нуждались – спасибо предкам, которые тщательно выложили их камнем. Одна такая тропа вела от посадочной платформы через расчищенное от деревьев пространство к самому селению. Аккуратные домики были разбросаны по склону посреди старых вырубок. Они лепились то выше, то ниже, без какой-либо узнаваемой системы. Многие из них едва виднелись за деревьями, поднявшимися на месте тех, что были повалены топорами прадедов. В стороне от селения простирались обширные луга – великолепные пастбища для скота.

Все вокруг было пронизано умиротворенностью, и Дасалю захотелось лечь на спину, раскинуть руки и смотреть в безмятежное чистое небо, на котором улыбался, присев на впадину перевала, желтый диск Селонча. Некогда груйки поклонялись ему, разжигали костры на склонах, рубили деревья и вытесывали из стволов фигуры этого бога. В голову ему втыкали ветки-лучи и на зиму ставили возле своих жилищ. А весной с песнями и плясками пускали вниз по реке и благодарили за то, что Селонч помог пережить холодное время года. Станис Дасаль этих обрядов уже не застал, но память о них сохранилась.

Отправив мобиль обратно в столицу, груйк, разглядывая все вокруг, медленно направился по тропе к селению. Родного дома отсюда видно не было – его заслоняли деревья, но Дасаль ощущал, что он там есть, и от этого ощущения на душе у груйка стало тепло и спокойно.

«Надо было бы и почаще сюда наведываться, – упрекнул он себя, полной грудью вдыхая горный воздух. – По-любому, тут лучше, чем на крытке…»

Народу в Ручейках оставалось всего ничего, поэтому Дасаль не удивлялся, что никто не встретился ему по пути к дому. Хотя нет, удивление все-таки присутствовало – кто-то ведь должен был хотя бы выйти на крыльцо, чтобы посмотреть: кто это там прилетел? Или они мобиль не заметили?

В палисаднике у небольшого двухэтажного дома росли всякие плодовые кусты и цветы, с ветки дерева свисали качели – память о детстве. Входная дверь не была заперта – Дасаль не мог припомнить, чтобы тут вообще пользовались замками, – и груйк шагнул в прихожую. Дом встретил его тишиной. Дасаль молча обошел все его помещения, даже заглянул на чердак и убедился в том, что никого тут нет. Вероятно, родители ушли за грибами или ягодами и еще не вернулись. А куда им торопиться? Можно было, конечно, позвонить отцу или матери, но груйк не хотел отказываться от мысли о сюрпризе.

Станис вышел на крыльцо и вновь обвел взглядом селение. Солнце уже скрылось за перевалом, и краски горного склона потускнели. От Третьего ручья поднимался по тропе, медленно приближаясь к Дасалю, какой-то длиннобородый и вислоусый босоногий мужчина. Был он невысоким и худощавым, и видавший виды рабочий комбинезон неопределенного цвета свободно болтался на нем. Именно по этому знакомому комбинезону, еще не разглядев лица, Станис определил, что это Напас Кущарь. Тот самый дед Напас, которого Умелец помнил с детства.

Когда односельчанин подошел ближе, опираясь на резной деревянный посох, Дасаль увидел, что дед почти не изменился со времени последнего его, Дасаля, визита в Ручейки. Разве что борода стала еще длиннее, да брови еще гуще нависли над маленькими, но зоркими глазами цвета осеннего неба. Много лет назад Кущарь, погнавшись за молодежью, тоже покинул селение и перебрался в городок Три Горы. Но долго там не задержался. Поработал в сервисном центре да и вернулся в родные Ручейки. Комбинезон у него остался именно с тех дней. «Больно они все там прыткие, факт! – сетовал Кущарь. – И сами торопятся, и тебя подгоняют. Не привык я к такому, факт! И в кабаках у них слишком шумно, галдят наперебой, не дают и словечка вставить…»

Станис Дасаль спустился с крыльца и сделал несколько шагов навстречу односельчанину.

– Приветствую, дед Напас!

Кущарь остановился, выставил посох перед собой и положил на него и вторую ладонь.

– И даже дальние пути иногда ведут к родному порогу, – изрек он дребезжащим, но вполне звучным голосом. – Дорогу-то подсказали или сам вспомнил?

– Да я и не забывал, – несколько смущенно ответил Дасаль. – Просто все дела, дела, разъезды. Приходится крутиться…

Родители не распространялись о том, что для их сыночка тюрьма стала чуть ли постоянным местом обитания. А на вопросы отвечали, что он занимается оценкой и перепродажей старинных вещей, беспрерывно колесит по всему Межзвездному Союзу, сладок кус не доедает, ночей недосыпает и тому подобное.

– Приходится, факт! – кивнул Кущарь. – Только и передых себе надо давать, чтобы осмотреться, подумать внутри себя: а зачем я есть и зачем кручусь?

– Вот я и дал себе передых, – улыбнулся Дасаль. – Из Лисавета рванул прямо сюда, к истокам. Только что-то пустовато в Ручейках, а, дед? Совсем никого не видно. И родителей вот нет дома.

– А никого тут и нет, кроме меня, – сообщил дед Напас и подергал себя за кончик длинного уса. – Факт! Изошло все местное народонаселение в столицу, в Кеви, ибо слушают, что вложат им в уши, а своей головой не думают.

– То есть? – оторопел Дасаль. – Все переселились, что ли? С чего это вдруг?

– Хорошее приелось, решили поменять на лучшее, – ответил дед. – Нашелся пастух, наговорил всякого и увел стадо. А меня оставили на хозяйстве, за скотинкой присматривать. Хотя что за ней присматривать-то? Сама когда надо ушла, – он, полуобернувшись, повел рукой в сторону лугов, – сама когда надо пришла. Факт! А мне что – сиди в шалашике да поглядывай для порядка. Да я и не собирался пастуха этого слушать и все равно никуда не пошел бы. Не хватало еще, чтобы мной командовал какой-то балабол из Синих Камней! Не дождется, факт! – Напас Кущарь с силой стукнул посохом о землю. – Ибо не только голову имею, но и ценное содержимое внутри нее, а не только чтоб кашу запихивать! Ибо существую потому, что мыслю, а не как гриб какой-нибудь со шляпкой философско-бессодержательной!