Валерий Цуркан - Операция «Странник» [тетралогия; СИ]

— Три?, — Клай попытался припомнить услышанное. — Вы ведь говорили, что захвачены только две планеты.

— Захвачены только две планеты, — согласился жрец. — Сварог и Свел. На Триге удалось отбить первую атаку. Но наверняка энхаты готовятся повторить, и тогда падёт и этот рубеж. И враг двинется дальше, на восток.

— Стрела сейчас бесполезна, — заметил Клай. — Вы что, собираетесь уничтожать собственные планеты? В стреле Азнура заложены такие силы, что невозможно отделить наших от врагов, она уничтожит всех.

— Если это остановит врага, то следует это сделать, — твёрдо сказал священник.

— Ни за что, — отрубил Клай.

— А если ударить по мирам энхатов?, — жрец махнул рукой куда-то в сторону, туда, где по его мнению расположена звёздная система энхатов.

— И уничтожить миллиарды невинных мирных людей?, — Глаза императора гневно блеснули. — Нет!

Отец Васидо снова приложил руки груди.

— Господин император, поймите меня, в этом деле нет места жалости. В противном случае мы может потерять всю империю. Вы так не думаете? Слово за вами. Или вы предоставите нам доступ к Стреле, или мы все погибнем. А с нами и миллиарды наших сограждан.

Клай с сомнением оглядел жреца.

— Я вам уже не нужен? Вам нужна именно Стрела?

Священник некоторое время взвешивал слова, а потом выдал:

— Вы всё правильно поняли, господин император. Выпускать вас уже нельзя. Если бы вы сразу согласились на наши условия — другое дело. А сейчас мы не можем выпустить вас ни при каких условиях. Поздно. Очень поздно. Но обещаем, что вам будут предоставлены все, чего вы пожелаете. Может быть, мы даже подарим вам целую планету. Отдалённую, конечно, где-нибудь на окраине империи.

— Может быть, я даже соглашусь, — неторопливо ответил император. — Но мне сначала нужно подумать.

— Сколько вам нужно времени на размышления?, — оживился жрец.

— Сутки.

Отец Васидо несколько секунд поразмышлял и согласился:

— Хорошо. Завтра утром мы ждём вашего ответа, господин император. Но не тяните, пожалуйста, иначе мы можем проиграть эту войну.

Жрецы убрались, а император погрузился в мрачные раздумья. Поднял с пола трубку, забил снова. Пыхнул раз, другой. Смахнул пепел с книги. Эта книга повествовала о жизни великих сенайских императоров. Навряд ли там появится имя императора Клая, поскольку он ни великий, ни мудрый, ни удачливый.

Новостей на этот раз лишать не стали, и Клай целый день смотрел визор, мрачнея всё больше и больше. Дальше уборной не выпускали, и только и оставалось, что пить, есть, курить, читать книги или смотреть новости. И тихо звереть.

К вечеру вообще погрузился в мрачное отчаяние и уже подумывал свести счёты с жизнью. Но в оконных проёмах стояли толстые решётки, и выброситься из окна не получилось бы. Верёвок не отыскалось, яда здесь отродясь не водилось, а из острых предметов только канцелярские кнопки. А биться головой о стену — это не по-императорски.

Ближе к ночи деструктивные мысли покинули Клая. Теперь хотелось вгрызться зубами в горло отца Васидо, и убить его, а потом всех жрецов, вырвать сердца этих изменников и скормить собакам.

Метался по комнате, спотыкаясь о стулья, рыча от ненасытной ненависти, представляя, как лично, собственными руками убивает всех предателей, перед смертью заглядывая каждому в глаза. Неистовствовал, как сумасшедший, смёл всё со стола, разорвал в клочья книгу об императорах, раскидав листки во все стороны, высыпал пахучий табак из табакерки, а потом топтал его, будто тот в чём-то виноват.

Терпкий аромат табака, растёкшийся по комнате, привёл его в чувство. Клай остановился, оглянулся и, увидев, что натворил, тихо заплакал и сел на пол, опершись спиной о ножку стола. Когда слёзы кончились, нащупал лежавшую рядом трубку, собрал с пола табак, забил и закурил. Заболела голова, будто на неё надели стальной обруч и стали стягивать болтами.

Выкурив трубку, успокоился, да и боль отступила. Поднялся и стал собирать всё, что раскидал. Рваные листки сложил в урну, раскиданные вещи разложил по местам, а рассыпанный табак, найдя в углу щётку, смёл и снова ссыпал в табакерку.

В голове пустота, никаких мыслей, в груди никаких чувств, руки ватные, ноги тоже. Теперь не хотел никого убивать. Клай проиграл, и понимал это. Он больше не император. Его лишили возможности править империей. И с этого момента ему нет дела до империи. Она его предала. Она не захотела, чтобы он остался у руля.

Смахнув кипу журналов с дивана, лёг спать. Ночью ничего не снилось, да почти и не спал. Едва только погружался в тяжёлый сон — сразу просыпался, и его охватывало отчаяние, а сердце наполнялось холодной пустотой. Ворочался, старясь забыться, но добиться этого не удавалось. А потом снова проваливался в короткий сон, резко просыпался — и всё начиналось с начала.

Утром императора посетил отец Васидо с Негаром и Севеем. Клай поднялся с дивана, разбитый и невыспавшийся. Отец Васидо оглядел комнату. Хоть император и прибрался немного, но заметно, что здесь совсем недавно был жуткий бардак.

— Я вижу, вы долго не могли сделать правильный выбор, — с усмешкой в голосе проговорил священник. — Боролись с собой?

— Вы даже не представляете, — отозвался Клай.

— Так что вы решили, господин император?

— Я сдаюсь, — Клай поднял обе руки. — Вы меня убили. Я передам вам доступ к стреле Азнура. Но я не знаю, какой ритуал надо для этого провести.

Жрец просиял, он даже и не пытался скрыть радости.

— Ритуал стандартный, но при этом владелец должен передать доступ добровольно. Без принуждения, это очень важно.

— Да… добровольно, — прохрипел Клай. — Я передам вам. Я проиграл.

Отец Васидо подозвал Севея и Негара.

— Подготовьте зал для ритуала. Император Клай соизволил передать нам доступ к Стреле Азнура.

Жрецы удалились, а Клай, уже не император, а просто Клай, опустошённый и убитый, остался ждать, когда у него отнимут последнее, что осталось от отца. Власть отняли, а теперь заберут то, что принадлежало императору по праву. И теперь не останется ничего, кроме пустой души.

— Слойн, любимый! Вставай! Поднимайся! Ну пожалуйста! Рядовой! Ты ведь жив, не притворяйся! Встать, я сказал!

Голос Эммы постепенно приобретал мужскую тональность. Слойн открыл глаза и увидел синее небо. Всё тело ломило, голова болела, будто в неё забили два больших ржавых гвоздя. Но жив, не умер. Последнее не очень-то и радовало. Хотелось просто спокойно умереть. Но нет, умереть не дают.

— О, я же говорил, что жив! Вставай, солдат!

Слойн узнал голос сержанта Грива. Тот тормошил его, будто плюшевую игрушку. Собрался с силами и сел, к чему-то прислонившись спиной. Огляделся — какие-то дымящиеся куски металла, развороченный склон высокой сопки, верхушку которой срезало как бритвой.