Александр Руджа - Пионерск (СИ)

Смешок.

— Не торопись, до этого мы обязательно доберемся… Я купаться сейчас — не хочешь? Вода великолепная.

— Попозже, сейчас позагораю еще, — я поправляю очки и снова погружаюсь в приятную летнюю негу.

Вода здесь и в самом деле необычная — прохладная, но без этой ледяной неподвижности, издали кажущаяся зеленоватой, но на самом деле очень чистая. Я когда-то была — или мне кажется, что была — на Женевском озере, там именно такая вода, похожая на блестящий холодный талисман из бирюзы и хризоколлы. Какое все-таки блаженство, когда ничего не нужно делать, и никто не зудит надоедливо на ухо, и никто не стоит над душой. А ведь еще и полудня нет, и весь день впереди…

Спины касаются мокрые ладони, на копчик опускается что-то тяжелое, плечи щекочут влажные волосы и прерывистое дыхание.

— Как насчет освежиться перед обедом?

Этот голос, словно мурлыканье довольного кота, что-то пробуждает во мне… я знала, я всегда знала…

Я рывком переворачиваюсь на спину, но солнце слепит, и я отвожу взгляд, но только черт с этим солнцем, и черт с этим расстегнутым купальником, который падает, словно смущаясь, потому что воздух вокруг искрится безмятежностью и счастьем, и это последнее, что успевает заметить мой гаснущий мозг перед тем, как темный силуэт протягивает мне руку и говорит…

Падаю на колени. Меня выворачивает наизнанку — зеленая желчь. Зрение неспешно теряет и набирает яркость, будто где-то наверху работает огромный стробоскоп. Я чувствую себя муравьем-нейроном посреди огромного пустого купола, сквозь которую неспешно и целеустремленно проходят шершавые лучи добра. Руки в мерзкой прозрачной слизи, и я вдруг понимаю и вспоминаю, как…

— Оставь ее.

Голос Человека смазывается в густеющем воздухе. В пространстве висит странная темная тишина, ни единой птице не захочется шумно почистить перышки, ни одному жуку в голову не придет пошевелить лапкой. Мои руки тоже неподвижны, в голове словно отключили свет, и тлеет единственная свечка из черного воска.

— В сторону… Дай мне.

Меня безапелляционно отбрасывают прочь, и я не могу пошевелиться, так и валяюсь на полу поломанной игрушкой, одна из кос обмоталась вокруг шеи, волосы лезут в рот, легкомысленная юбочка задралась уже совсем бесстыдно… Но не это меня сейчас беспокоит.

Мне страшно. Страшно до потери сознания, бой сердца в груди оглушает. И как еще его не слышит Человек?

Мне не позволено называть его иначе. Просто Человек. Аморфное застывшее название. И от этого почему-то становится еще страшнее.

Где мы? Комната. Неизвестная черная комната. В открытую форточку затекает ленивый ночной воздух, беззвучно колышутся темные силуэты деревьев. Но внутри нет ничего. Никакого воздуха, никакого движения. Никакой жизни. Только я, только неподвижное тело Лены, только черный глыбистый силуэт этого.

Он темной скалой нависает рядом над безвольной фигуркой в школьной форме. И кажется, улыбается — впрочем, мне этого почти не видно. Темно вокруг.

Совсем темно.

— Живая, — замечает Человек с чем-то вроде сожаления. Его глаза мерцают в темноте отраженным светом, как у кошки. — Еще живая, хоть и славно ты ее, все как я хотел… Ладно.

Резко трещит разрываемая одежда. Человек тяжело дышит, переворачивая Лену на живот.

Я, по-моему, не дышу совсем.

Почему я подчиняюсь ему? Он ведь простой гость, а я все-таки…

Дыхание перехватывает.

Останавливается сердце. Мерные ритмичные движения за спиной.

Я не помню, кто я такая.

Я не знаю, где я, и что происходит. Я забыла всё.

Темнота вокруг. Тьма кромешная, ни огонька, ни голоса.

Если бы не воздух в легких, я могла бы подумать, что мы в космосе.

— Я трахну тебя как сучку, — шипит Человек сзади. Он дышит уже неровно, прерывисто. — Сучка-школьница, чтоб тебя… я знаю, все вы там были шлюхами, в своих коротких платьицах… Юные, развратные, омерзительные шлюхи!

Он быстро кончает, хрипя и чертыхаясь. Я практически слышу, как с оскаленного рта падают клочья пены. Лена стонет, приходя в себя.

— Тварь! — срывается снова Человек. Слышен звук удара. И еще один. Его толстые кулаки работают как молоты, превращая в месиво лицо, череп, грудную клетку, ломая ребра и кости.

Слышен стрекот сверчков. Все перебивает тяжелый медицинский запах крови. Из-за туч, разрезая их бритвенно-острым глазом, показывается Луна.

И я вдруг понимаю, что сейчас будет.

Я ведь тоже «школьница». А какую судьбу Человек готовит для них, я только что слышала и даже чуть-чуть видела. А значит…

Возня и тяжелое дыхание рядом затихает. В поле зрения снова вдвигается массивный силуэт, и в заляпанных кровью руках у него что-то вроде… планшета?

— Ну-ка, девочка, — говорит он, отдуваясь, — давай теперь займемся тобой.

В глазах Человека плавает тьма. Она выгодно оттеняет блеклый серебристый свет Луны за его спиной. Квантовая физика говорит, что Луны не существует до тех пор, пока на нее не посмотрят. А можно, интересно, ту же самую штуку провернуть и с Человеком?

«Рут-авторизация».

«Выполнено».

Он начинает напевать что-то. Тихонько, почти неслышно, это даже и не песня вовсе, а проговаривание запомнившихся слов, вроде заклинания. Это пугает больше всего.

— Ты попала к настоящему колдуну, он загубил таких, как ты, не одну…

«Загрузка списка команд».

«Выполнено».

— Словно куклой в час ночной, теперь он может управлять тобой…

«Список приоритетов обновлен».

— Отлично же! А теперь давай-ка…

«Конфликт приоритетов. Ошибка управления».

— Что за…

«Откат до заводских настроек».

— Черт! — сипит Человек. Планшет дает на его перекошенное лицо дикие отблески. — Что с тобой не так, девочка?

Хотела бы я сама знать…

— Ладно. Ладно. Не так я хотел, не так… Но ладно. Пусть будет дольше… зато надежнее. — Человек ведет пальцем по экрану, словно что-то перетаскивая. — Это если ты не свихнешься по дороге, конечно.

Нет! Я не хочу…

— Не думай только, что я злодей. — Он откладывает электронику в сторону, подходит ко мне и опускается на корточки, как какой-то гопник из старых времен. — Меньше всего я хотел бы, чтобы вы воспринимали меня так. Не злодейство, но освобождение. От всего. Впрочем, скоро сама поймешь. Совсем скоро.

«Начато копирование. Осталось времени…»

— А ты пока отдохни.

На голову мне в который уже раз опускается кулак. Перекошенная рваная реальность вылетает сквозь стекла глаз; осыпается вниз блестящим ливнем.

Черное безмолвие.

Утро, солнце, чистое небо без единого облачка — Пионерск продолжает зарабатывать радостные деньги на любителях податливой юности. Толпы гостей растекаются по паркам, рощам и лужайкам, заполненных улыбчивыми девушками в пионерской форме. Никто ничего не помнит, никто не грустит о навсегда потерянном. «Совенок» — место без сожалений и памяти.