Александр Руджа - Пионерск (СИ)

И я — его часть.

Семена я нахожу быстро, он хмуро и нелюдимо сидит на площади у Генды, видно, со вчерашнего дня так ни с кем и не сошелся. Разговорчивость Мику, ускользающий шарм Влады, нахальство Алисы и заводной характер Ульяны на нашем парне не сработали. И это сейчас очень кстати.

— Сема, привет! — машу рукой издалека. Парень переводит на меня тяжелый взгляд бессмысленных глаз… и во мгновение ока преображается. Честное слово, ни за что бы не подумала, что это возможно: в одну секунду мокрый щенок преобразился в молодцеватого воина, до завтрака уложившего мордой в землю роту спецназа. И это не говоря уже о дурацкой улыбке на пол-лица.

Впрочем, будем объективны: улыбка у него все-таки обаятельная.

— Славя! Ты!

— Я, — соглашаюсь. Тут главное не переборщить с эмоциями, иначе трудно будет потом перестраиваться. — Ты… ничем не занят?

Как будто я не вижу, что он буквально погибает от скуки смертной!

— Занят? — он энергично машет головой. — Да чем тут вообще можно быть…

Он хмурится и… краснеет? Нет, правда? Этот сидящий передо мной паренек в белой рубашке и синих шортах, все еще до ужаса неуверенный в себе и происходящем, но живущий посреди двадцать первого века — он краснеет?

Я чувствую что-то вроде гордости. Могу же, если как следует постараюсь!

— Нет, я ничем не занят, — наконец формулирует Семен. — Те способы развлечься, что здесь есть, довольно однообразны.

«Вот это да! Это следует понимать как скрытое признание? Парень решил сбросить маску забывчивого гостя?»

— Спорт, шахматы, музыка да закрытый кружок кибернетиков — вот и все варианты, — быстро перечисляет он. — Вчера вечером я ждал хотя бы пионерского костра вечером — но нет! Ваша вожатая, Славя, по-моему, недорабатывает. Ленится вожатая!

Ух!

— Может и ленится, — соглашаюсь я. Семен тактичен — не стал включать меня в список ленящихся, хоть я знает, что я по легенде помощница вожатой. — Но скорее, дело в другом. В общем… Семен, нам нужна твоя помощь.

Голосом я играю очень хорошо — здесь и внезапная собранная серьезность, и тень сомнения, и даже легкое подрагивание, словно мне нелегко справиться с эмоциями. Семен все это считывает мгновенно, умница. Смущение прошло, здоровый румянец тоже. Он собран и деловит.

— Как я могу помочь?

От избытка чувств я мотаю головой, косы дрожат — чистая воплощенная скорбь.

— У нас есть девочка, Лена… вчера ее принесли в медпункт, в очень плохом состоянии, и Виола говорит… она говорит, что ее обидел кто-то из пионеров здесь, в лагере — очень сильно обидел. И теперь нам нужно найти того, кто это сделал. Понимаешь, Сема? Тебе и мне.

— Я готов, — просто говорит Семен.

Быть андроидом нелепо и невесело. Теоретически говоря, тебя активируют рано утром и предоставляют самой себе. Формально ты можешь делать все, что угодно — хотя на деле выбор ограничен, а внутри тебя сидит маленький накопитель, соединенный со сверкающим серебристым облаком данных где-то под административным корпусом.

В накопителе лежат директивы. Они расскажут тебе, что ты можешь делать, а чего делать совершенно нельзя. А если техникам придет в голову их поменять, они сделают это быстро и удаленно, не вызывая тебя на ковер. И ты даже не узнаешь, что они, директивы эти, были изменены. Будешь считать, что ты всегда это знала и всегда думала именно так.

Я помню Олю, одну из наших ранних моделей. Платиновая блондинка с короткой стрижкой, много макияжа, голубые пронзительные глаза в черной кайме туши — не совсем по-пионерски, зато гости слетались на нее, как мухи на мед. Характер девушке сперва сделали добродушный, чувство юмора задрали до небес, решили, что нашли оптимальное сочетание. Хрен там! Смешливая, но податливая Олька начала получать все худшую обратную связь — гостям не нравилось, когда над ними подшучивали, и предпочитали использовать в ответ кулаки, техники ругались на постоянные поломки.

Можно было отправить ее на длительное хранение и признать опыт неудачным, но Ольга Дмитриевна поступила проще — выкрутила своей тезке стервозность на максимум. Получилась классическая безжалостная сука. И что вы думаете? Положительный отклик зашкалил, дефекты сошли на нет. Все любят жестоких девочек.

Я помню Надю — душу любой компании, русоволосую мечту всех пионеров лагеря, актрису и танцовщицу, умеющую к тому же прилично играть на гитаре. Очень приятная девочка, я и сама часто бывала на таких посиделках, и пела с удовольствием вместе с ней — и даже официально предлагала выдать разработчику ее матрицы премию в размере трехмесячного оклада. Личный счет у Нади был довольно средний — слишком уж идеальна, не все решались познакомиться — зато как второй номер, оттеняющий более перспективных кандидатов, она не знала себе равных.

Результат? В рамках оптимизации стерли ей личность, вместо этого записали что-то глупое, неглубокое, поверхностное — «мятущаяся двоечница с проблемами в семье» вроде бы. Отвратительная матрица, да еще и нестабильная к том же, потому и не продержалась долго — утилизировали.

Я всех их помню. А вот они меня — нет. Новые установки полностью заменяли список знакомств, наверное, во избежание программных конфликтов. Странно, да?

Андроидам не бывает стыдно или страшно, они не задумываются над смыслом жизни и бесцельностью своего существования. Нет, не совсем так: по особому запросу они могут имитировать все вышеперечисленное, притвориться испуганными или расстроенными. В этом существенная разница — изначально вышеперечисленное развилось у людей в качестве эволюционных механизмов, помогающих выжить и социализироваться. Страх повышал шансы на выживание, стыд определял социально приемлемые нормы, скромность…

Ну, в наших условиях это уж совсем лишнее.

Можно сказать, что андроиды «Совенка» — словно маленькие дети. Неприспособленные и необученные, потерянные в темноте и цинизме этого недоброго места, с обрезанными и слегка припудренными чувствами и переживаниями — Гензель и Гретель, брошенные очерствевшим отцом в одиночестве посреди дремучего леса. Неудивительно, что некоторые из них, говоря простым языком, постепенно сходили с ума и отправлялись на утилизацию. Удивительно, что на утилизацию отправлялись не все.

Впрочем, естественной убыли все равно никто не замечал — поток клиентов лился освобождающей Ниагарой, жадной на свежее мясо. Выбор был богат, и звенящие деньгами клиенты могли выбирать, не торопясь, только самое лучшее. Чем-то это напоминало древний рынок рабов и выглядело, по правде говоря, довольно мерзко.

Какое счастье, что у нас, людей, все иначе.

Верно?

— Я пришла к тебе с приветом, — сообщила я Ольге, врываясь в комнату. — Рассказать, что солнце встало.