Алина Лис - Маг и его кошка

Франческа резко отодвинула стул, встала и молча вышла.

– Неласковая какая, – сощурился ей вслед Фергус. – Ну, шиш тебе тогда, а не конь, если ты такой жлоб.

– Плевать, не больно-то и хотелось.

Я лениво доел обед, выпил вина, обменялся с альбиносом парой незначащих реплик, никак не выдавая гадливости, что возникла у меня от этой сцены и роли, которую пришлось сыграть. Братец – та еще скотина, опасно давать ему понять о моем весьма неоднозначном отношении к сеньорите.

В первую очередь опасно для нее самой.

Когда из-под стола выбрался давешний карлик с флейтой, я демонстративно скривился и отправился в свои покои.

– Франческа!

Она сидела, забравшись с ногами в нишу у окна, и смотрела, как за цветным стеклом ветер сыплет мелкую снежную крупу.

– Я не собираюсь оправдываться, можете думать что угодно, я в ваших глазах и так исчадие ада. Но просто к сведенью: с Фергусом иначе нельзя. С некоторыми другими существами – тоже. И знайте, я не считаю вас вещью…

– Верно. Только домашним животным.

И я подавился заготовленной речью.

Франческа

Снегопад закончился почти час назад. Лучи закатного солнца погладили витражную мозаику и спрятались. Я сижу в нише у окна и смотрю, как город – зеленый, желтый, красный, голубой – становится темно-синим, тонет в сумерках, словно в густом киселе.

Чужой холодный город за окном. В комнате запах меди и пыли. Так пахнет время.

Он стремительно распахивает дверь, врывается внутрь – на лице радостное предвкушение:

– Собирайтесь, сеньорита. Ночь обещает быть звездной, а я помню, что обещал показать вам обсерваторию.

– Я никуда не хочу, – из-за злости мой голос звучит глухо.

Он правда надеется, что я пойду с ним? После того унижения за обедом?

– Ну хватит, прекращайте злиться, вам не идут надутые губки. Будет очень романтично – звезды, луна, вид на Рондомион. В свое время мы с Августой перестарались с магией, и теперь Старина Честер слегка светится в ночи. Смотрится потрясающе. Вам понравится, обещаю, – он улыбается – очаровательно и нахально. Так же, как в Рино, когда подбивал меня на какую-нибудь авантюру.

Дома это было как наваждение. Элвин улыбался, и я послушно следовала за ним. Злилась, возмущалась его беспардонностью, но следовала. А сейчас чары сгинули. Я гляжу на него и чувствую лишь желание уязвить посильнее.

– Какая разница, что понравится или не понравится вашей расческе? – отвечаю я самым холодным тоном, на какой только способна.

– Франческа, прекратите. Я думал, мы уже обсудили это.

– Так и есть, – снова утыкаюсь носом в разноцветное стекло.

Голос совсем рядом, над головой:

– Не пойму, кого из нас двоих ты пытаешься наказать. – Меня передергивает от добродушно-снисходительных интонаций.

На плечо опускается рука, и я стряхиваю ее, точно ядовитое насекомое.

– И чего я тебя уговариваю? А ну пошла!

И я встаю и иду.

Потому что не могу отказаться.

Мы поднимаемся по выщербленным ступеням. Я пытаюсь замедлить шаг, ощущая, как внутри тонкой струной, комариным писком дрожит бездумная искусственная радость. Счастье подчинения, от которого хочется взвыть больной собакой. Это хуже, чем изнасилование. Потому что все происходит как будто добровольно, с моего согласия.

Дверь открывается в морозную тьму. Здесь, на крыше башни, холодно и безветренно. Над головой – распахнутый купол небес в мириадах звезд, под ногами бледное озеро опалесцирующего голубого света. Оно переливается в лунных лучах, разбегается волнами от каждого шага, словно ступаешь по сияющей водной глади.

Красиво. Мне бы понравилось, приди я сюда по своей воле.

Холод кусает за нос и щеки. Съеживаюсь. Элвин обнимает меня сзади за плечи. Совсем как вечность назад на Раккольто, когда мы стояли у реки.

– Прости, забыл про плащ, – шепчет он мне на ухо. – Но так даже лучше.

– Мне не холодно.

Высвобождаюсь, и он не пытается удержать. Тащит меня к телескопу и пытается рассказать что-то про звезды и башню. Я зеваю напоказ, и маг осекается.

– Ну хватит. Поиграли, и будет. Франческа, признайтесь, вам же здесь нравится? Я заметил – вы любите такое!

– Зачем вам мое признание, – говорю я, – когда вы и так знаете, что я чувствую?

Выражение досады на его лице сменяет злость. Обычно я пугаюсь, когда он так смотрит, но сейчас мне все равно.

– Я ведь могу приказать… – начинает он.

– Приказать радоваться?

Неужели он и правда может приказать мне получать удовольствие? Смогу ли я сопротивляться такому приказу?

– Давай, прикажи! – сквозь слезы кричу я. – Преврати меня в животное, вещь! Скажи, что я должна делать, думать, чувствовать! Тебе это нужно? Кукла на ниточках?

Элвин ругается и лупит кулаком по каменной стене. Мы с ненавистью смотрим друг на друга.

– Иди к Черной, Франческа. Чтобы я еще раз…

Он не заканчивает. Разворачивается и уходит. Глухой стук двери разносится в морозной тишине.

Я остаюсь совсем одна.

Впору праздновать – я смогла задеть своего тюремщика, но в мимолетной победе нет радости. Смотрю на лужу бледного света под ногами, на спящую черноту за границей башенных стен и хочу выть от безнадежности, от того, как все неправильно. Изнутри растекается тоскливый холод, словно где-то в душе засел кусок льда и жжет стылым огнем. Я падаю на колени, по щекам бежит вода, губы повторяют заученные с детства слова молитвы, а тысячеглазое небо глядит безмятежно и равнодушно.

Элвин

В первый раз никто не ответил. Я переждал с минуту и раздраженно замолотил колотушкой по медной пластине. Звук разнесся по всему дому. Уверен, он вполне мог пробудить даже некрепко заснувшего вурдалака.

С той стороны двери сначала стояла тишина, а затем послышался неприятный скребущий о половицы звук. И утробное ворчание, от которого по коже продрало морозом и волосы поднялись дыбом.

Голос гриска трудно спутать с чем-то иным. И если изнаночные твари разгуливают по дому мейстера Гарутти, значит, живых людей там нет.

Уже понимая, что опоздал, я вошел через Изнанку. Вынырнул ровно за спиной твари. Повезло.

И почти сразу понял, что ошибся. Это был не гриск.

Химера.

Очень раскормленная и уродливая.

Она выедала требуху у лежащего возле двери тела. Ощутив мое присутствие, тварь глухо заворчала и подняла вытянутую морду. Кровь покрывала ее как маска, доходя до ушей. Тусклым металлом блеснули акульи зубы в распахнутой пасти. Снова угрожающе заворчав, химера припала на мощные лапы и вздернула покрытый хитином зад с гибким хвостом, оканчивающимся скорпионьим жалом.

Хороша, несмотря на уродство! И по-настоящему смертоносна. Кто-то очень постарался, создавая из нее совершенное орудие убийства.