Константин Волков - Из блокады [СИ]

- Да-а, - Партизан, сощурившись, посмотрел на Сашку. - Я и не знал, что ты шибко умный. Ладно, прохвессор, у него мозги набекрень. А ты, Зуб, чего предлагаешь? Выгнать дармоедов из Посёлка, чтобы всю еду случайно не сожрали? Может, сделаем ещё лучше - на мясо их пустим? Тогда и польза выйдет! Архип, ты хочешь, чтобы мы тебя скушали? Сам-то не молодой уж.

Хотел было и я словечко вставить, за Сашку, приятеля моего, заступиться, да ничего не сказал - не придумалось хорошего ответа. Вроде бы, всё правильно, только почудилась мне в Сашкиных словах какая-то неправильность. А профессор заоправдывался:

- Я просто говорю, как обстоят дела. У животных, если всем выжить нельзя, остаются сильные особи. Но мы-то не звери. Мы - люди. Потому и вымираем.

- Ладно, - успокоил профессора Антон, - авось как-нибудь выдюжим. Ты, Архип, главное, не бойся. Тебя не съедят пока. Чего там есть? Кожа да кости, подавиться можно. Опять же, и пользу приносишь - детишек учишь. Глядишь, умными, как ты, станут.

- Петрович, я давно хотел спросить, - соскочил с неприятной темы Партизан, - как тебя угораздило в Посёлке оказаться? Умники больше по городам жили.

- Так вышло, - неохотно проговорил Архип. - Видно, у кого-то на дороге встал. Не повезло... Чего лыбитесь? Тогда многие брали, а они ко мне прицепились!

- Значит, за взятку, - подытожил Сашка. - Что-то такое я предполагал. И много брал?

- Не так, чтобы очень. С дурака одна сумма, с умного - другая. Ежели ты не способный к обучению балбес, так, хотя бы, плати за то, что я трачу на тебя своё время. Что тут не правильно?

- Да нет, всё правильно, - сказал Сашка. - Значит, с умных денег не брал?

- А где ты там умных видел? Кого надо, я научил, хорошо научил, а про остальных и говорить не хочу.

- Интересно вы там жили, - сказал я.

- Ничего-то ты, Олежка, про ту жизнь не понимаешь, - ухмыльнулся Леший. - На самом деле она была не столько интересная, сколько дурная. Может, и правильно, что нас бомбанули...

- Всё, захлопните рты, - прошипел Партизан, - Кажется, пошло дело.

Не надо трепаться о не имеющих сейчас никакого значения вещах, чтобы хоть чем-то законопатить паузы, в которые иначе заползёт страх. И шорохи за окном больше не пугают, потому что началась охота. Стёрлось из памяти, как я подскочил к окошку. Только что разговаривали, неспешно выпуская облачка табачного дыма, и вот я вглядываюсь в контуры деревьев, чернеющие на фоне чуть посветлевшего неба, в силуэты домов, и в потустороннее сияние, которое сделалось значительно ярче.

Закричал волколак, ему ответил другой, и грянула какофония. Чёрный силуэт заслонил оконный проём. Я отпрянул - сквозь решётку протиснулась грязная, поросшая рыжим свалявшимся волосом, лапа; когтистые скрюченные пальчики почти коснулись моей груди. Пахнуло мокрой псиной и падалью. К решётке приникла слюнявая оскаленная пасть, клацнули жёлтые клыки, на меня уставился пылающий красный глаз.

На секунду вернулся страх, но только на секунду. Волколак там, я здесь - лапы коротки, меня достать. А ещё у меня автомат. Это веский аргумент, если у противника нет автомата. Стреляю - тварь опрокидывается в темноту.

На дверь и на окна сыплются удары.

- Эх, началось! - довольно восклицает Леший. - Повеселимся!

- Со смеху не лопни, - отвечает Партизан.

Это не бой, а бойня. Архип у двери, остальные защищают окна. Иногда, если неосторожная тварь подставляется, гремят выстрелы. На место страха пришёл не менее пугающий наэлектризованный азарт. Услышав скулёж и визг подранков, я смеюсь, лесники подбадривают меня и друг друга, а сами считают, у кого больше трофеев.

Это странно и непонятно, но я и представить себе не мог, что охота - это так весело!

Неожиданно обрушивается тишина, такая, от которой звенит в ушах. Потом я начинаю слышать шорох листьев, и редкую дробь дождя по металлическому карнизу. О недавнем бое напоминают нетерпеливая дрожь в руках, частое дыхание, и едкая пороховая гарь. Словно кто-то щёлкнул выключателем; вместо бесшабашного пугающего азарта - равнодушная усталость.

- Перекур, парни, - говорит Леший. - Ушли, тварюги!

- Не ушли, - скалится Партизан, доставая из ружья стрелянные гильзы. - Затаились. Ничего, нам бы дождаться света, тогда и поохотимся. Антон и Олег, лезьте по-молодецки, на крышу. Оттуда гляньте, что делается за домом.

Трухлявая лестница привела на чердак, а потом, через дыру, мы пролезли на карниз.

Небо стало сереть. Мелкий дождик барабанит по обмётанному пятнами зелёных и жёлтых лишайников, шиферу. Мы лежим, боясь пошевелиться, потому что крыша от каждого движения потрескивает, хрупкий настил крошится и прогибается.

Волколаки решились. Я видел, что они больше не хотят охотиться - но они пошли! Мне показалось, твари знают - ничего хорошего их не ждёт! Осторожно, крадучись звери вылезали из кустов. Один, самый крупный и облезлый, задрал морду, его глаза прищурились. Откуда-то я понял - тварь раздражает свет предутреннего неба, ещё я почувствовал - зверь ненавидит меня за то, что я заставил его бояться. Я смотрел на волколака, он - на меня. Он то вставал на задние лапы, то опускался на четвереньки и не мог отвести взгляд. Раздался вой, похожий на плач. Зверь рванул к дому. Это был чемпионский прыжок: тварь почти дотянулась! Передние лапы скользнули по краю, шифер треснул, и волколак тяжело шлёпнулся на землю!

Остальные медленно приближались, ползли на брюхах. Теперь их не так уж и много - пятеро. Ещё двое чуть поодаль. С ними какое-то розовое страшилище. И ещё одно.

Вожак после неудачного прыжка сумел подняться на задние лапы. Наши взгляды вновь встретились.

"Хочешь жить, проваливай, урод!" - мысленно посоветовал я и прицелился. Вожак, а за ним и остальные твари пустились наутёк.

День пятый

Над трупом суетились полчища мух. Смотреть на эту падаль мерзко, но живой волколак стократно гаже. Показалось, есть в нём что-то неуловимое, намекающее. Вроде бы зверь, но встал этот зверь на задние лапы, и перед тобой смешное и гадкое подобие человека.

Спина поросла реденькой шёрсткой, через которую просвечивает розовая, в коричневых пятнах и бородавках, кожа, зато живот голый. Морда плоская, больше похожая на кошачью, а из раззявленной пасти наружу вылезли торчащие вкривь клыки. Но интереснее всего передние лапы. Непропорционально длинные, они заканчиваются корявыми, покрытыми редкой щетиной, пальцами. На них тускло сверкают острые, как ножи, чёрные когти. Урод, он и есть урод!

Лесники, если выпадает случай, пользуются дневной беспомощностью этих существ, бьют их без малейшей жалости, уничтожают логовища, а, если получится, и весь поганый выводок. Теперь волколак пошёл битый жизнью да осторожный, нечасто встретишь его рядом с Посёлком. Но эти пришли, да не одни. За компанию с ними нас пытались сожрать и другие уродцы.