Николай Одинцов - Мустанкеры

– Ксан Лим, ранен в живот. Два дня пути на юго-восток от старого арыка. Скала с двумя зубами… Не обходить… ждать… минометы… – прозвучал хриплый надтреснутый голос.

Цайгори вздрогнул, отшатнулся.

– Простите, забыл предупредить, – Дежнев успокаивающе положил ученому руку на плечо, – те, кто может, перед смертью рассказывают, где и как погибли. Вроде предостережения. Коммуникатор в спящем режиме держит долго, реагирует на шаги. На некоторых даже специально батареи меняют. Так что не пугайтесь. От этих записей бывает реальная польза: вон Эдик Жихарев ногу свернул. Семь дней в Шакальей балке лежал. Целый роман надиктовать успел, пока память на приблуде не закончилась.

– А потом умер?

– Нет, зачем? Достали его. Мы обратным ходом из дальнего поселка шли и забрали. Умер он потом, во сне. Болел сильно. Но положили его все равно тут. Очень уважали! И приблуду с романом разместили.

Тихон заметил, что невольно имитирует отрывистую, полную специфических словечек речь хабарщиков. В этом диком пустынном месте складная речь городского жителя выглядела нелепой.

– Записи и напутствия… Советы. Выходит, это что-то вроде посмертной базы данных? – оживился Цайгори.

– В точку! Народ сюда специально едет, если про Неудобья хочет узнать. Потому и холм кличут Библиотечным.

– А танкисты здесь есть? – полюбопытствовал ученый.

– Нет. Только хабары. У танкистов другой форс, – тихо отозвался Дежнев.

Цайгори ждал, что тот продолжит, но Тихон промолчал, и ученый не решился расспрашивать.

Они прошли через кладбище, сопровождаемые голосами умерших, и встали на верхней точке холма лицом к югу. Стемнело. Лишь на западе в темно-зеленых и лиловых полосах облачных гряд еще барахтались рыжие отблески почившего заката. Равнина внизу была темна и угрожающе обширна. Ее пугающая ровность не нарушалась решительно ничем. Если и были в ней какие-то ориентиры, то сейчас их надежно скрывала ночь.

– Вот они, Неудобья. Пустынный край. Дальше до самых гор только хищные звери, заброшенные военные базы и минные поля. – Тихон помолчал и добавил: – Да и за горами, наверное, тоже.

– Впечатляет, – кивнул Цайгори и переступил с ноги на ногу. – С орбиты это выглядело иначе… С орбиты вообще все кажется… Ну, знаете, как бы это…

– Несущественным?

– Да, пожалуй. Думаю, поэтому он и бежал.

– Кто бежал?

– Уверен, вы задавались вопросом, почему ваш отец перебрался в Москву?

– Он говорил, что хотел защитить меня.

– Верно. Видите ли, общество Ариэля отличается… отличалось от здешних систем. Когда-то сама мысль преследовать людей за взгляды была нам чужда, – задумчиво произнес ученый и тяжело вздохнул. – А может быть, мне просто так казалось. Понимаете, пока была жива Влада, моя жена, я смотрел на все легкомысленно. С ее смертью для меня словно закончилась сказка. Оказалось, что, пока я был увлечен наукой, к власти в небе пришли влиятельные честолюбцы вроде господина Дюлака.

– Дюлак? Отец говорил, что мать сошлась с каким-то Дюлаком.

Тихон попытался вспомнить, что говорил Дежнев-старший, но, кроме фамилии и смутной неприязни, ничего в памяти не задержалось. Фигура матери в его жизни всегда была очень далекой, смутной, как картинка в допотопной книге.

– Да-да, Анри Дюлак, амбициозный политик, сторонник налаживания связей с поверхностью. Он первый открыл биржу труда для жителей крупных городов. Открыл несколько лабораторий на Земле. Лет пятнадцать назад Дюлак был очень популярен. Ваша мама работала у него пресс-секретарем. Он действительно сделал немало хорошего для людей Земли, но я никогда не питал иллюзий насчет его мотивов. С такими, как он, мы опять повернулись в сторону агрессии прошлого. Боевые наноботы, плазменные орудия – мы тратим наши ресурсы на гонку вооружений!

– Гонка? С кем? На Земле у Ариэля нет конкурентов.

– Это неизвестно, – согласился ученый. – Возможно, Дюлак и остальные считают иначе. Как бы то ни было, Ариэль уже не тот, что раньше. Неладное творится в небе, мальчик.

– И теперь вы бежите обратно на Землю в надежде отыскать убежище здесь?

– Это не совсем бегство. У нас есть цель.

– Тот объект, что упал в Кум-Далу?

– Вы догадались? – изумился Цайгори. – Что ж, возможно, сложить два и два здесь действительно нетрудно…

– Это капсула? Спускаемый аппарат?

– Так и есть. В этой капсуле то, над чем я работал последние десять лет…

Сухие хлопки выстрелов прозвучали глухо, словно из другой жизни. Потом рявкнуло и взвыло на высокой ноте, и через мгновение земля вздрогнула от взрыва.

– Нападение? – пробормотал Дежнев и удивленно глянул на ученого. – Странно, очень странно.

На сей раз они обошли кладбище по дуге и, прячась за валунами, подобрались к каменной осыпи, от которой открывался вид на лагерь. Стоянку хабарщиков отмечала россыпь бивачных огней. Громады танков едва виднелись в неверном свете. За пределами стального полукольца машин двигались огненные точки, слышались громкие выкрики. Темнота озарилась вспышкой. Вновь раздался знакомый свист, и на броне ближайшего танка распустился бутон взрыва.

Темнота проросла какофонией безумных воплей. Воздух расчертили следы трассеров.

– Подствольники, пулеметы… Детский сад, блин! Их сейчас просто размажут, – покачал головой Дежнев.

Словно услышав его слова, танки дали залп. На мгновение стало светло, как днем. Цайгори успел заметить дюжину легких машин-багги и приземистую платформу с легкой пушкой или пулеметом – с такого расстояния разглядеть было трудно. В следующее мгновение чудовищный молот ударил по атакующим, сокрушая багги, зажигая последние костры. В свете горящей техники было видно, что остатки нападавших обратились в бегство.

– Кончено. Нужно спускаться.

Дежнев поманил за собой Цайгори.

– Кто это был? – отдуваясь, спросил ученый.

– Больно уж безумная атака. Чистое самоубийство. Кроме трясунов, на такое никто бы не пошел.

– Но зачем им это?

– Сложно понять человека, у которого от наркоты спекся мозг.

Они были на середине спуска, когда услышали перестук камней. Звук шел снизу, со стороны обрывистого склона, и явно означал карабкающегося на вершину человека. Тихон велел Цайгори подождать на тропе, а сам осторожно спустился по склону и увидел силуэт. Гость что-то вытягивал на веревке. Тихон подкрался ближе и уловил характерный запах: перед ним стоял трясун.

Дежнев подошел еще ближе, опустился на землю, набрал воздуха в грудь и гаркнул в темноту:

– Стоять! Руки за голову! Пристрелю, гад!

Человек присел, отпустил веревку и вдруг с истошным воплем сиганул с обрыва в темноту. Некоторое время было слышно, как под его ногами осыпаются камни. Потом послышались тревожные голоса. Тихон не был уверен, но, кажется, говорили трое. Приглушенные голоса стали удаляться. Дежнев вышел на площадку, осмотрел то, что лежало рядом с оставленной веревкой, и присвистнул: