Эдуард Пашнев Картошка

— Что случилось, Сережа?

— Да, понимаешь, эта дурацкая история с картошкой. Уезжать надо.

— Домой?

Люба стояла в проеме ворот с той стороны, Сережа — с этой. Пахло сеном, яблоками. Около поленницы был расстелен брезент и на нем лежала падалица. Много яблок валялось и под деревьями в саду. Оба были взволнованы. Люба не ждала, что он придет к ней. А Сережа не собирался приходить, а вот почему-то пришел. Он прислонился к косяку низких ворот, стараясь сохранить непринужденную позу, заложил руки в карманы куртки, сказал игривым тоном, на какой еще был способен:

— А может, вместе поедем? Бери своего Виконта.

Люба хотела ему ответить, но не смогла. У нее вдруг перехватило горло, она мотнула головой, сказала сдавленно:

— Никуда я не еду. И Виконт вовсе не Виконт.

— А кто же он? Маркиз?

— Краснуха! — почти выкрикнула она. — Мы на ней воду возим на школьный участок. Бери же деньги! — сунула она ему в руку три рубля и выбежала в сад. Ее платье замелькало между деревьями. Сережа ринулся за ней, догнал. Она присела под яблоней, стала собирать яблоки, стараясь не показывать ему свое лицо.

— Люба, ты что?

— Вот, — выпрямилась она, — яблочек возьми на дорожку. — В глазах у нее были слезы.

Сережа протянул руки, чтобы взять яблоки, она высыпала их все сразу, и они попадали мимо рук на землю. Люба повернулась и опять побежала. Сережа догнал ее, схватил за плечи.

— Люба, но ты-то зачем так? Но ты-то должна понимать. Я бы мог отработать, если бы это имело какой-нибудь смысл.

— Да ты чужой! — крикнула ему сквозь слезы девушка. — Тебе все здесь чужое. Уезжай. И Кольку нашего забери. Не хуже тебя городским будет. Больно умные вы все.

Она вырвалась и выбежала через калитку на улицу.

Валера набрал полную корзину, выпрямился. В обеих его бороздах, упирающихся в лесопосадки, оставалось картошки на корзину. Валера оглянулся по сторонам. Петрушина волокла свою корзину к бурту. Она была далеко. Женька Уваров побежал ей помочь. Валера быстро вырыл руками в мягкой земле ямку, высыпал туда картошку из корзины, заровнял землю, потоптался. Потом собрал оставшуюся картошку и с преувеличенным кряхтением понес к бурту.

— Я закончил, — сообщил он Марьянне.

— Хорошо. Молодец.

Валера усмехнулся, отряхнул руки. Он умел облегчить себе жизнь. Он знал, что никогда и нигде не растеряется. Читая в газетах сообщения о катастрофах, он думал, был почти уверен, что если когда-нибудь станет падать самолет, в котором он будет куда-нибудь лететь, то все разобьются, а он не разобьется, успеет занять место в хвосте, растолкает всех и первым успеет запереться в уборной.

Сережа не уехал. Около умывальника, расположенного в кустах за интернатом, горел фонарь. Сережа подтащил туда скамейку и устроился с книжкой. Он ждал, когда все заснут, чтобы, не встречаясь с учителями, проскользнуть в свою комнату. Он был растерян, не знал, что делать, и книжку читал машинально, почти не улавливая смысла.

Ребята в школе никак не могли угомониться. Слышались их голоса то в одном окне, то в другом. Из подъезда выскользнули Смирнов и Зуев. Они закутались в простыни и, изображая привидения, запрыгали под окнами первого этажа.

— У-у-у! — гудел Зуев, просовывая голову, закутанную простыней, в комнату девочек.

— Ква-ква! Ку-ка-ре-ку! — кривлялся Смирнов.

— Ну хватит, — высунулся из окна второго этажа Уваров. — Кончайте. Каждый вечер одно и то же.

В другом окне появилась Зоя Павловна. Она быстро опустилась вниз, погналась за привидениями и увидела Сережу.

— Еще одно привидение, — обрадовалась Зоя Павловна. — Распорядка для тебя, Жуков, не существует. Все спят, один он бодрствует. Ты хоть понимаешь, что ты во всей этой истории с Петром Ивановичем неправ?

— Меня спрашивают, я отвечаю. Почему я должен врать?

— Давай без демагогии, Жуков. Врать тебя никто не заставляет. Ты можешь допустить такое, что о тебе заботятся старшие?

— Можно, я пойду спать? — поднялся Сережа и захлопнул книжку.

— Я тоже, с твоего позволения, пойду спать. Если ты не уехал, то должен придерживаться установленного распорядка. Ужин на столе, поешь, — крикнула ему уже вслед Зоя Павловна.

Сережа проспал. Когда он пришел на поле, ребята уже отправили две машины и грузили третью. Петр Иванович понимал, что он плохой педагог, и тратил все свои силы на работу в поле. Сам подтаскивал мешки, сам грузил на машину. Все делал сам.

— Петр Иванович, — подбежала κ нему Марьянна. — Жуков появился. Петр Иванович, я вас прошу: пусть он поработает.

— Пусть поработает, принц, — буркнул Петр Иванович. — Солнце в макушку, а он только пришел.

— Я вас умоляю, Петр Иванович.

— Делайте, как знаете.

— О-о-о! Кто к нам пришел! — дурашливо заорал Валера Куманин. — Единственный безработный в Советском Союзе.

Подняла голову от корзины Алена Давыдова, заулыбалась радостно Оленька Петрушина, замахали руками, приветствуя его появление, Зуев и Смирнов. Сережа числился в этой бригаде. Бригадиром был Толя Кузнецов. Он увидел Сережу и отвернулся.

— Кузнецов! — окликнул его Сережа. — Где мне стать?

— В сторонку.

Сережа нагнулся за пустой корзиной, Кузнецов отбил ее ногой в сторону, поднял и, стоя перед Сережей с двумя пустыми корзинами в руках, спросил:

— Ну что?

— Зачем тебе две?

— Чтобы работать за тебя и за себя.

— Я сам за себя отработаю.

— Не надо. Бригада выполняет норму, есть ты или нету.

— Я свою норму выполню сам.

— Кишка тонка. Это тебе не книжечки листать. Тут нагибаться надо, коленочками становиться на сыру землю.

Сережа попытался вырвать у него корзину. Но Кузнецов оказался сильнее и дергал резче.

— Я тебе на голову надену корзину, если полезешь еще раз.

— Ну кончай, Кузнец, ты что? — подбежал Женька Уваров.

— Ой, они сейчас подерутся, — . сказала Оленька Петрушина и, оставив свою корзину, тоже подбежала. — Мальчики, Сережа, Толя, ну что вы?

Она стала между ними. Подбежала Марьянна. Подошел Петр Иванович. Ободранная ладонь саднила. Сережа сжал руку в кулак.

— Что тут такое? — спросил Петр Иванович. Он взял у Толи Кузнецова одну корзину и протянул Сереже, почти дружески хлопнул его рукой по плечу, показывая, что он может идти работать. Ребята расступились, и Сережа молча вышел из круга.

— На, а ты, Кузнецов, должен понимать, — сказал укоризненно Петр Иванович.

— А я этого пижонства, Петр Иванович, не понимал, не понимаю и никогда не буду понимать, — с силой швырнул о землю свою корзину Кузнецов и пошел с поля.

— У-у-у! — только и смог сказать учитель.