Эдуард Пашнев Картошка

— Я набитый дурак, что еду на человеке верхом, — закричал Валера, добавив от себя «что еду на человеке верхом».

Дождь усилился. Мальчишки и девчонки зябкой, тесной группой стояли на бугорке, прячась всем классом под тремя зонтиками. Услышав громкое заявление Валеры Куманина, все заинтересованно повернули головы.

— Кузнецов! — крикнула предостерегающе из машины Зоя Павловна. Она подобрала плащ и юбку и ухнула в воду.

— Сам признаешься, что дурак, а залез на человека верхом, — сказал презрительно Толя и сбросил Валеру, как мешок. — Дураков возить — сам дураком будешь.

Учительница, загребая воду то одной полой плаща, то другой, — добрела до Валеры, помогла ему подняться.

— Озверевел, что ли? — крикнул с угрозой и со слезой в голосе мокрый с ног до головы Куманин.

Кузнецов не обернулся. Он уходил от автобуса мимо ребят, столпившихся на бугорке. Алена Давыдова успела стукнуть его по спине раскрытым зонтом.

— Ты что, Кузнец, в самом деле!

«Какую работу выполняешь по дому?»

Толя ответил:

«Какая есть — такую и выполняю».

«Кем хочешь стать после окончания школы?»

Толя ответил:

«В МАИ буду поступать».

Дождь перестал, но небо, затянутое тучами, было темным, и на улице очень рано потемнело.

Сутулый человек в темном плаще и в шляпе обогнал Сережу и Валеру, пройдя по кромочке у самого палисадника и перепрыгнув через довольно большую лужу. На миг Сереже почудилось в этой фигуре что-то знакомое: человек был похож на учителя труда и черчения, который приехал вместе с ними.

— Здравствуйте! — не очень уверенно сказал Сережа.

— Ты что? — засмеялся Валера. — Со всеми будешь здороваться?

— Это же Петр Иванович.

— Совсем не похож, — глядя в удаляющуюся спину, заметил Валера. — Это какой-то колхозничек почапал домой.

— В шляпе?

— А они теперь все в шляпах. Ты что, газет не читаешь?

Валера засмеялся. Чем ближе они подходили к клубу, тем оживленнее становилось на улице. Сережа с удивлением смотрел по сторонам. Ему все здесь было интересно. И то, что колхозники ходят в шляпах, и· то, что местные ребята подкатывают к клубу на мотоциклах, оглашая улицу веселым треском и забрызгивая грязью вертушку и низенький заборчик.

На загородке, отделяющей асфальтированный островок перед клубом, ребята увидели Алену Давыдову. Она сидела, болтала ногами и держала над собой зонт. Не от дождя, а так.

— Улетишь, — сказал Валера и, забравшись на загородку рядом с Аленой, положил ей руку на колено. С другой стороны на загородку сел Сережа и положил руку на другое колено девочки.

В глубине между колоннами распахнулась дверь, и в прямоугольнике света возникла нескладная фигура высокой девушки. Это была Рая Русакова.

Широко, по-мужски расставляя ноги, подслеповато щурясь, Рая спустилась по ступенькам.

— Куманин, Жуков, хорошо, что вы здесь, — развернула она листочек программки и нацелилась в него карандашом. — Ты, Жуков, что будешь исполнять?

— Ничего, — буркнул Сережа.

— Жуков, не остри, я тебя серьезно спрашиваю. Мне нужно сведения Марине Яновне дать. Я запишу песенку про параллели и меридианы.

— Запиши оперу про Ивана Сусанина.

— Он гитару не взял, — объяснила за него Алена.

— Ты приехал без гитары? — не поверила Рая. — Я же тебя просила, Жуков!

— Во-первых, я не приехал, а меня привезли под угрозой снизить балл в аттестате. А во-вторых, я не испытываю никакого желания петь, когда меня за горло берут.

— Странно. А ты тоже не будешь? — повернулась она к Валере Куманину.

— Отстань ты, Русакова. Люди приехали подышать свежим воздухом, побегать по зеленой травке.

— Я буду ставить вопрос, Куманин.

— Ты бы лучше ставила вопросы о придурках типа А. Кузнецов. Пошли, Серега.

Валера и Сережа спрыгнули на землю и устремились в клуб следом за тремя деревенскими девушками, которые, заметив ребят, начали перешептываться и хихикать.

— Девушки, а девушки, — начал издалека Валера.

— Что? — обернулась самая смешливая и самая маленькая, Аня Кудрявцева.

— Девушки, — понизив голос и стараясь выглядеть как можно учтивее, сказал Валера. — А где же ваша труба?

— Какая труба? — изумилась круглоликая, с простодушным выражением глаз Люба Голубева.

— Большая медная, — ответил Сережа.

Люба посмотрела на него растерянно, но маленькая смешливая Аня, тряхнув кудряшками, прыснула, и тотчас же расплылась в улыбке третья подружка, Ольга Белянкина, высокая, слегка сутулая девушка.

— Двое смеются, а третьей сам бог велел, — сказал Валера и объяснил Любе: — Это шутка такая про трубу. В городе так знакомятся с симпатичными незнакомыми девушками. Разрешите представиться — Валерий.

— Люба Голубева, — скромно сказала Люба.

Люба жила в этот день, как и во все свои предыдущие дни. Ничего не ждала особенного, ни о чем особенном не мечтала. С утра зарядил дождь, и она от нечего делать включила телевизор. Фильм был плохой, скучный, но она все же поплакала немного над судьбой обманутой героини. Досмотреть до конца ей не удалось: вошла мама, в резиновых сапогах, в старом потрепанном солдатском бушлате, который неизвестно с каких пор был в доме, и сказала:

— Пойдем, Любаша, сами сделаем. Неизвестно, когда у отца время будет. Течет прямо на погреб.

— А Колька где? — спросила Люба. Ей не хотелось отрываться от телевизора.

— Кольку ты не трогай. Он возится в сарае с кислотой. Еще заспешит, обожжет руки. Пусть он…

— Один — пусть, другой — пусть… А я у тебя во все концы.

— А ты у меня главная помощница, — обняла ее за плечи мать.

Люба оделась, и они с матерью по шаткой лестнице с двумя обломанными ступеньками полезли на крышу с куском шифера.

— Давеча автобус проехал, — сказала Надежда Ивановна дочери на крыше. — В сторону интерната. Видать, ребят на картошку привезли.

Люба вдруг выпрямилась, стала во весь рост на крыше и подставила лицо дождю. Безрадостный дождливый день наполнился предчувствием чего-то прекрасного, необходимого душе. Люба не могла бы объяснить, отчего это произошло. Может быть, человеку иногда надо подниматься хоть на небольшую высоту, хоть на зыбкую крышу своего дома, чтобы ощутить радость в душе, которую ощутила Люба, услышав от матери, что автобус привез городских ребят. Может быть, положительно или отрицательно заряженные частицы дождя образовали вокруг поднявшегося над землей, над домами и крышами человека электрическое поле и заставили душу пробудиться для счастья. Любой из тысячи причин достаточно, когда девушке шестнадцать лет.

— Ты чего, Любаша? — спросила Надежда Ивановна.

— Посмотри, мама, красиво как!