Роберт Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Небо цвета стали

– Что ты видела?

– Душа коня… она словно всосалась в землю. Даже не пыталась бежать, просто провалилась сперва по пяты, потом по живот, и за несколько ударов сердца ее уже не стало. Словно что-то протолкнуло ее на другую сторону.

– То есть куда?

– Не знаю. – Дагена села рядом. – В ближайшие дни в меню – только конина, – добавила она еще.

– Я догадалась. Скажи лейтенанту, что конину я есть не стану.

– Сама ему скажешь. – Подруга вытянулась рядом. – Верданно? – блеснула догадливостью Дагена.

– Да. Дядя меня убил бы, узнай он. А остальные от меня отреклись бы.

– Поговори с ним. У солдат еще есть немного сухарей и тех мясных полос, что пару тысяч лет тому назад были коровами. Каждый охотно поменялся бы ими с тобой за порцию свежего мяса. А если уж говорить о солдатах… – Дагена сделала паузу. – Что ты о них думаешь?

– Твердые, упорные, неплохо сражаются. Им можно доверять. Добились уважения верданно, а это штука, удавшаяся не многим.

– Откуда знаешь?

– У нескольких – кавайо .

– Пфе! Вели караван, а значит, наверняка купили. В чаардане…

– Нет. На ножнах их вытравлены родовые знаки. Такое оружие ты можешь либо добыть в бою, либо получить в подарок. С той поры, как я живу у Калевенхов, дядя не подарил кавайо с родовыми знаками никому. Даже в нашем чаардане. А этот лейтенант упоминал только, что Фургонщики уже схлестнулись с кочевниками, хотя некоторые из его людей выглядят так, словно недавно сражались.

– То есть не просто достойны доверия, но еще и скромны? Просто мед на сердце…

– А ваша княжеская милость не может делать это в тишине? Спать охота.

– Конечно, дорогая Инра, конечно.

Минутку они лежали молча.

– Кайлеан?

– Я сейчас тебя ударю. Что?

– До меня только-только дошло, что, пока нас нет и нет Ласкольника, всем командует Кошкодур.

Кайлеан секунду-другую молчала.

– Знаешь, Даг? Мы – боги ведают где, в обществе безумной девицы боги ведают, откуда и банды солдат, выглядящих так, что смогли бы они перепугать и демона. Не знаем, как отсюда выйти, у нас нет воды, а если выход найдем, то наверняка разобьемся о скалы. Но ты все равно умеешь сказать мне то, что заставляет меня переживать.

Мокрая солома, подгнившая листва, трава и влажные ветки горят медленно, давая немалое количество дыма. Только вот когда ветер подул в сторону гор, центр лагеря утонул в седых клубах. Как и съезд с рампы.

По поданному знаку в нескольких местах в огонь подбросили сушняка, а пламя сперва приугасло, будто удивленное щедрым даром, а после выстрелило языками высотой в тридцать футов. Это был элемент представления, кочевники должны увидеть живой огонь, чтобы поверить, будто их обстрел принес желаемый результат.

«Все – притворство, – подумала она, сидя на ступеньках боевого фургона братьев. – Это один из элементов войны, о котором мало кто вспоминает – по крайней мере в песнях, славящих победу над врагом. Подловить его, обмануть, убедить, что то, что он видит, – является тем, к чему он стремится. Что пара десятков фургонов, наполненных соломой, листьями и привезенными из-за гор свежими ветками, – это большой пожар, пожирающий сердце лагеря неприятеля».

Эсо’бар утверждал, что всему этому придется гореть как минимум час, прежде чем се-кохландийцы поверят, что им удалось. Верданно были к такому готовы, запаса топлива должно хватить на половину ночи.

Но, конечно, лишь последний дурак позволяет живому огню пылать бесконтрольно. Для тех, кто видел стелющиеся по степи пожары, огонь – словно непослушное дитя. За линией жилых фургонов выкопали несколько глубоких рвов, наполнили их топливом и подожгли сразу после очередного залпа, чтобы убедить атакующих: это их работа.

Около полуночи Эсо’бар лично пришел ее разбудить, чтобы – как сказал – «жабка могла потаращиться на огонь, который развела». Прежде чем они добрались до места, она успела заметить, как лагерь готовится к битве, всюду видела вооруженных людей, по дороге к линии обороны они миновали несколько отрядов колесниц, что везли тяжеловооруженную пехоту под стену гор. Обслуга машин была на месте, около некоторых из фургонов стояли укрытые толстыми попонами кони. Даже ребенок сообразил бы, что все это значит.

– Это все моя вина? – спросила она, присаживаясь на ступеньки боевого фургона.

– Что? – Брат глянул на нее сверху вниз и неожиданно тепло улыбнулся. – Война? Ты слишком серьезно о себе думаешь, Кей. Мы должны вырваться из-под этих гор, а твоя идея позволит нам отвлечь их внимание. Когда нападут, мы свяжем их боем, а остальные ударят с флангов. Хорошо, что на небе тучи и не видно луны, да и дым скроет нас.

– Такая вот наша надежда?

Он сделался серьезен, после чего протянул руку и взлохматил ей волосы.

– Порой я забываю, что тебе уже девять, а во время войны – это как тридцать.

Она посмотрела на него, посчитала:

– А ты неплохо держишься для того, у кого за плечами пять десятков кочевок.

Он улыбнулся снова, и на миг ей показалось, будто вернулся старый Эсо’бар, насмешник и шутник, а радость снова поселилась в его глазах. Но, может, то был лишь танец пламени в зрачках.

– Порой я так себя и чувствую, Кей’ла, – прошептал он, а она выругала свой глупый язык. – Как будто я старше отца. Как будто все у меня позади, а в руке только горсть пепла.

Она почувствовала его настрой, и на миг у нее даже дыхание сперло.

– Если дашь себя убить по-глупому, Эс, мне придется замещать тебя в фургоне.

– Ты бы наверняка славно управилась, сестричка, – сказал он тихо. – Ты самый отважный ребенок, которого я знаю.

Она фыркнула, словно кот, которому наступили на хвост, и схватила его за руку. Он глянул удивленно.

– Не только ты тоскуешь. Не только в тебе есть дыра, которую нужно заполнить. Мы все плачем. Все… Отец уже полгода смотрит на меня, словно на мебель…

Он молчал, а потом вдруг развернулся и выскочил из фургона.

«Да, беги. Трусливый щенок».

Сказала она все это на анахо’ла , а потому он не увидел, но попробуй она выкрикнуть эти слова в ночь, голос бы наверняка подвел ее.

Она была уставшей, невыспавшейся и напуганной. Стояла так перед боевым фургоном, и видела только свою дрожащую тень на досках, и стискивала кулаки от бессильного гнева. Отважный ребенок? В военном лагере нет детей, а что до отваги, только она знала, как сильно она боится. Эсо’бар не имел права над ней подшучивать лишь оттого, что она была маленькой и едва могла поднять щит.

Она вздохнула. Старшие братья уж таковы, что им кажется, будто их проблемы – самые важные в мире. Нужно возвращаться в постель, потому что Нее’ва придет в ярость, если заметит, что Кей’лы нет.

Она развернулась и сделала едва пару шагов, когда нечто прыгнуло ей на спину, опрокинуло и повлекло в сторону стоящей неподалеку повозки. Она пискнула, а в голове мелькнула мысль, что услышь ее писк братья, то посмеивались бы над ней до конца жизни, – но уже она была под фургоном. Его внешние борта продолжали доски, не дающие возможности проползти под низом, а значит, она оказалась в месте достаточно безопасном с…