Николай Петри - Судороги Земли

Отправившись за ним на свою заставу, он по дороге заехал в поселение. (Где-то глубоко в душе заставник надеялся, что сказанное Наитой обжигающее слово не сыграет роковой роли при их новой встрече.)

Первой, кого он увидел в доме Легонта, оказалась Арина. Она выглядела возбуждённой, и Зодчий сразу насторожился, предчувствуя новые неприятности. Он спросил девочку, что случилось, но Арина только загадочно улыбалась. Зодчий не настаивал, позволив девочке играть в «молчанку».

Терпения непоседливой поселянки надолго не хватило. Не прошло и минуты, как она выпалила:

— Пойдём! Тебя Лекарий ждёт! Уже истомился весь.

Зодчий позволил маленькой детской ручке увлечь себя в темноту переходов.

— Что случилось?.. — спрашивал он на ходу.

Но девочка в ответ лишь загадочно улыбалась.

Скоро они оказались в библиотеке. Зодчий сразу обратил внимание на обилие горящих ламп — так светло здесь никогда не было.

— В честь какого события праздничная иллюминация? — спросил он Лекария, стоявшего у стола.

Библиотекарь шагнул навстречу Зодчему — выходец увидел за спиной старика на просторном столе знакомую книгу.

— Небывалый случай! — с волнением в голосе заговорил Лекарий. — В книге снова появился текст!

— И что?

Лекарий поперхнулся, поразившись недогадливости выходца.

— До сегодняшнего дня новый текст появлялся не раньше, чем через год или два! — торжественно произнёс он.

— Мир меняется…

Стоявшая рядом Арина тихо сказала:

— Теперь ты сможешь дочитать пророчество!

Зодчий недоверчиво посмотрел на Лекария.

— Разве не вы говорили, что больше двух раз прерывать чтение нельзя?

Библиотекарь к вопросу оказался готов.

— Я не берусь судить о вещах, которых не понимаю, — сказал он, — но книга захотела продолжить разговор только с тобой.

— Почему вы решили, что именно со мной?

Вместо ответа Лекарий развернул книгу и Зодчий, подойдя к столу, увидел в центре разворота своё имя, которое он так давно не произносил даже мысленно! Он уже готов был окончательно поверить, но что-то мешало, удерживая от простого, казалось бы, движения наклониться и перевернуть нужную страницу.

— Ну? Чего ты ждёшь! — взволнованно спросила Арина.

— Я боюсь, что мне опять помешают…

— Я буду стоять у дверей, пока ты не закончишь, — сказал Лекарий и направился к выходу.

Прошло несколько секунд — Зодчий услышал звук запираемого замка.

Выходец перевёл взгляд на Арину. Девочка каким-то образом угадала, что Зодчий смотрит на неё, и торопливо сказала:

— Я не помешаю. Клянусь!

Зодчий, повинуясь внезапному порыву, шагнул к девочке и сжал её горячие ладони. Потом вернулся к столу, сел.

Сердце забилось тревожно, словно выходец собирался открыть дверь, за которой пряталось нечто таинственное, нечто непостижимое…

Глубоко вдохнув, он опустил голову и осторожно перевернул страницу со своим именем.

«… — Угорь — на угорье, фурункул — до фурии, чирей — к чиркам очарованным!..

Монотонный речитатив усыплял. Я перестал обращать внимание на жуткие вещи, происходящие с моим телом, потому что, безоговорочно доверял Эркатоге.

Старуха, закончив поливать кровоточащее тело, легко подняла меня на руки и понесла куда-то вон из хижины. Я увидел странные деревья, тянувшиеся ко мне длинными ветками-руками; опустив глаза, увидел зайцев, мирно лежащих рядом с огромным волком; склонив голову набок, смог заметить свирепого изюбра, рвущего копытами упругий мох. А потом стало необыкновенно тепло, и зрение ненадолго оставило меня.

Обратившись в слух, я смог услышать недалёкое пение, проливавшееся на мои многочисленные язвы целительным бальзамом. Пение становилось всё ближе и ближе. В какой-то момент я понял — это звук льющейся воды. Прошло ещё несколько секунд, и моё тело испытало нежнейшее прикосновение субстанции, не похожей на обыкновенную воду.

В этот момент до моего слуха долетели слова Эркатоги:

— Вода-водица, в ворожбе мастерица, возьми хвори страшные и ни о чем не спрашивай!..

Мне показалось, будто моё тело взорвалось. Боль была ужасной. Я не смог сдержать себя и закричал.

Когда боль утихла, вновь услышал голос Эркатоги:

— Огня напьёшься — в небо взовьёшься! Болям, недугам не быть тебе другом!..

Старуха ещё что-то говорила, но я уже ничего не слышал: боль вытекала из тела через голову, унося с собой все мысли…

…Пришёл в себя дома в поселении. Эркатоги рядом не оказалось — только мать и дед Антип, смотревшие на меня, как на приведение. Тогда я был ещё слишком слаб, чтобы осмыслить их немое изумление.

Понять их взгляды я смог много позже, когда окреп настолько, что начал самостоятельно ходить. Всё дело было в волосах — мои брови, ресницы, волосы стали необыкновенного бело-голубого цвета. Нет, это не было сединой, как сначала предположил мой дед. Это было что-то совсем другое. Помимо странного цвета волос во мне неожиданно обнаружилась необыкновенная сила.

Когда на строительстве дома я оказался свидетелем того, как огромный кряж столетней лиственницы съехал с верхнего венца и по направляющим заскользил вниз на замерших от неожиданности плотников, я рванулся вперёд и сумел удерживать огромное бревно до того момента, пока опомнившиеся работники не отбежали в сторону. Случались и другие примеры моей необычности. Всё это привело к тому, что я остался один. Меня даже собственная мать и дед начали сторониться.

И тогда я понял — моё время пришло…

Я ушёл из поселения в зиму. Неведомым мне образом я по звериной тропке отыскал хижину Эркатоги. Хижина оказалась пустой. Но по тому, что на столе лежали грубые лепёшки, а в котле булькала похлёбка, я понял: Эркатога меня ждала. Я остался. Дни проходили за днями. Я привык к одиночеству и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Я научился доить коз, искать диких пчёл и брать у них мёд, ловить в реке рыбу, вести нехитрое хозяйство Эркатоги.

Долгими вечерами я сидел у открытого очага и любовался огнём. Пламя всегда выглядело по-разному. Можно было часами наблюдать за его завораживающей пляской и ни разу не поймать игривое пламя на самоповторении. Я научился понимать язык огня. И он научил меня многому.

Когда в хижину вернулась Эркатога, ей ничему не потребовалось учить меня. Да она бы и не смогла. Годы, которые протекли через её душу и изрубцевали её настолько, что она кровоточила так же, как моё тело много месяцев назад, просили её об успокоении. Мудрая Эркатога понимала всё и желала этого. Но она не могла пойти навстречу своей измученной плоти: ветер-стригунок, роса-умывальница, земля-кормилица просили её ещё од одном одолжении. И хотя Эркатога ни словом, ни взглядом не упоминала о последнем деле в мире живых людей, я знал, чего от неё хотят.