Станислав Смакотин - Цусимский синдром

«Тайвань? Вот тебе раз… Это мы уже так далеко ушли? До Японии – рукой подать?»

Вновь отхожу назад, пытаясь рассмотреть хоть кусочек. Однако туман сгущается, и ничегошеньки… Не видать…

– Господин поручик?

Оборачиваюсь. Передо мной штабист эскадры, причем в чинах. Капитан второго ранга. Персонально с ним не знаком, однако, кажется, его фамилия Семенов. Небольшие усы на круглом лице, внимательный умный взгляд. Близко мы не пересекались, встречаясь мельком лишь несколько раз. И сейчас у того есть хорошая возможность меня рассмотреть. Чем он и пользуется вполне успешно, делая это с интересом.

Вытягиваюсь по всей форме:

– Слушаю! – Краем глаза замечаю, как Жуковский превращается в струну.

– Вас ожидает его превосходительство господин адмирал… – Семенов делает паузу, после чего добавляет, не переставая меня изучать: – Немедленно!

Да неужели?.. Наконец-то изволили вспомнить о попаданце? Что, смартфон решил вернуть, совесть заела? Что-то сильно сомневаюсь… Ладно, посмотрим. Однако, раз кап-два за мной отправил, дело-то серьезное!

Сбегаю по трапу вслед за Семеновым. Куда идти?

– Его превосходительство на мостике! – На лице капитана появляется улыбка. Видя мое волнение, добавляет: – Не торопитесь, молодой человек, я вас провожу. Идемте!

Ну проводи. Пошли! Не нравится мне его взгляд, да и сам он весь… Какой-то пристальный. Огибаем поворот. Для прохода на бак, к главному мостику, необходимо перейти через внутренности броненосца, минуя переборку. Ныряю первым в люк, как вдруг…

– Господин поручик, а к какому полку вы приписаны?

Ожидал этого вопроса всю неделю. И ты – первым задал! Зачем?.. Ну не говорить же тебе, что триста пятьдесят седьмой ракетный полк под Новосибирском… Близ поселка Калинка, одноименной области… К которому был приписан. Или у вас это пока деревня Новониколаевск?

– Простите, господин капитан второго ранга… – продолжаю идти, не останавливаясь, – Не имею права говорить. – Внутри я весь сжимаюсь. Идиот… Неделю уже идешь с эскадрой, а полка назвать не можешь. Готовиться надо к таким вещам, Слава!..

– Да я так, господин поручик… Готовлю мемуары о походе! – Голос звучит вполне дружелюбно. – С вашим таинственным появлением у нас – многое изменилось, и мне хотелось бы вас в них указать… Подробней. – Семенов дышит мне в спину. – Нет, значит, нет. Здесь направо, господин поручик…

От волнения я чуть было не проскочил нужный поворот.

Я уже вписан в мемуары, значит? Все, Слава, хана истории… Все начинается вновь.

Выходим на мостик через рубку. У штурвала соляным столбом замер матрос, Македонский с биноклем нервно меряет шагами пространство. При виде меня легонько кивает, тут же отворачиваясь. Еще два нижних чина вытянулись в углу. Посыльные? Может, сигнальщики… Больше никого… Когда я был тут в последний раз, от кителей было не протолкнуться. Мельком замечаю корабельный компас на начищенной бронзовой подставке. Красивый прибор! Жаль, не успеваю рассмотреть…

Рожественский в гордом одиночестве. В позе лорда Байрона. Не знаю, почему меня посетило подобное сравнение, но когда одна нога поставлена на приступку, а руки торжественно скрещены на груди… В общем, вылитый английский поэт. С примесью нельсонских кровей. Хотя вроде бы из семьи священника…

Не оборачиваясь, адмирал кивает Семенову, и штабист тихо исчезает восвояси.

– Господин Смирнов… – Адмирал первым нарушает затянувшуюся паузу. – Через два дня эскадра войдет в Цусимский пролив…

Я вздрагиваю. А как тут не вздрогнуть? Одиннадцатое, двенадцатое… Тринадцатого, что ли?.. Должны ведь были четырнадцатого?!.

– Четверть часа назад я беседовал с господином Мультановским, старшим врачом госпиталя «Орел»… – продолжает Рожественский. – Тот дает Дмитрию Густавовичу не больше двадцати четырех часов. – Собеседник наконец удостаивает меня пристальным взглядом. – Все так, как говорили вы.

Дмитрий Густавович… Густавович… Адмирал Фелькерзам?

На баке, почти под нами, несколько матросов таскают мешки с песком, обкладывая ими левый край боевой рубки. Вопреки очевидной тяжести груза и немалому размеру, делают они это на удивление молча, едва ли не по стойке «смирно». То и дело украдкой поглядывая в нашу сторону. Такие прямо образцовые, почти как в советских мультфильмах, матросики…

Адмирал задумчиво провожает взглядом очередного грузчика. Дождавшись, пока тот сбросит с себя поклажу, угрюмо продолжает:

– Признаться, я не верил вам до последнего… Однако… – Он поворачивается ко мне всем корпусом. – Господин Смирнов, теперь я буду задавать вам вопросы. Вы будете на них отвечать, и как можно более подробно.

Что здесь скажешь? Раз поверил окончательно, тебе и карты в руки… Расскажу все, что знаю. Давай, Зиновий Петрович, начинай. Я готов…

– Да, ваше превосходительство. Я весь внимание! – искренне отвечаю я.

– Первое, и самое важное… Еще раз, господин Смирнов, о качестве снарядов и повреждениях японцев. Все, что знаете. – В голосе Рожественского, к моему изумлению, прорываются человеческие интонации. Неужели дошло?..

Вновь повторяю то, что уже говорил. Буквально вытаскивая из памяти фотографию «Микасы», почти телепатически стараясь передать ее собеседнику. Тот внимательно меня слушает. Так внимательно, как еще ни разу… Наконец вновь упоминаю про «Бородино» с герметизацией…

– Я распорядился проверить… – на полуслове перебивает он меня. – Все подтвердилось. Жаль, господа офицеры с других судов не проявили подобной смекалки… – В его словах прорываются нотки горечи.

Сказать, что я удивлен, – не сказать ничего. Внутри я в полном шоке: да что с тобой сегодня? Ты Рожественский или кто?! Что случилось? Неужели скорая кончина Фелькерзама так подействовала?.. К сентиментальным тебя вроде никогда не относили…

Однако это еще не все. Адмирал, проводив взглядом очередного матроса с мешком, окончательно добивает меня следующей фразой:

– Сегодня же крупный калибр с «Бородина» будет распределен между остальными броненосцами…

С каких это пор ты начал делиться информацией, Зиновий Петрович? Неужели все настолько плохо?..

Мостик. Сердце боевого корабля. Который, в свою очередь, является сердцем огромной эскадры. Утренний туман почти рассеялся, и вдали даже можно с трудом различить полоску берега. Этой самой, тайваньской Формозы… На мостике стою я, и командующий всем этим огромным организмом практически изливает мне душу… Дела…

– Все транспортные и госпитальные суда, а также вспомогательные крейсеры пойдут вокруг Японии… – продолжает тот каяться в грехах. И… И мне кажется или нет, но словно ищет в своих словах моей… Поддержки? Я не ошибаюсь? Эй, я-то откуда знаю? Ты здесь главный! Хотя…