Андрей Силенгинский - Курьер

— Нет, это не ребус, конечно. Ответ «комитету» ты буквально метровыми буквами написал. Но все же мой вопрос — зачем? — как мне представляется, актуальности не теряет. Так что не поленюсь повторить: зачем это нужно комитету?

Я делаю грустное лицо всезнающего человека.

— Это как раз просто. Чтобы подтолкнуть меня к нужным действиям. Ведь мышку в лабиринте необязательно стегать прутиком, можно разложить кучки вкусной еды в правильных местах. Дело даже не в гуманности, иногда это попросту эффективней.

Борис, скрестив руки на груди, смотрит на меня задумчиво и с любопытством.

— Общие слова, Вадим, — изрекает он. — Всего только общие слова. Они могут казаться образцом непогрешимой логики, но на самом деле без конкретики значат немного. Ты уж не выдавливай из себя мысли по капле, выкладывай, что надумал.

— Выложу. — я вздыхаю. — Если верить Александру Константиновичу — а я ему верю, как уже сказал, — умение связывать факты в строгие логические цепочки не моя сильная сторона. С этим придется согласиться. Но не стоит делать вывод, что я в принципе неспособен соображать. Из того, что я не могу пробежать марафон, вовсе не следует, что сорок два километра мне неподвластны вообще. Я пройду их пешком, возможно, в несколько приемов, пусть даже спотыкаясь и падая.

— Ты заставишь меня прослезиться, — Борис морщится и смотрит на меня с явным неодобрением. — Что с тобой? Ты не похож сам на себя. К чему этот сеанс самобичевания?

Я смотрю мимо него. На окно, за которым солнце лениво выглядывает из-за туч.

— Я в последние дни много думал... А чем мне еще было заняться? — я криво и грустно улыбаюсь. Чему именно — понятно только мне. — И ты знаешь, у меня начало понемногу получаться. Наверное, мне помогла присущая курьерам предрасположенность к интуитивным решениям и вспышкам озарения...

Борис громко и протяжно зевает.

— Давай будем считать преамбулу законченной, а? Твоя способность мыслить сомнению не подвергается, перестань толочь воду в ступе.

— Перестаю. — соглашаюсь я. — Начинать следует с начала, это я уяснил в первую очередь. А началом всей истории для меня стали покушения.

— Ну нет, — Борис качает головой. — Началом должны служить события, которые к этим покушениям привели. Мы же обсуждали...

Но я перебиваю друга.

— Ты меня выслушай, Мирский, ладно? Как говорится, прения — после лекции. Итак, покушения. Я спокойно, не спеша и трезво обдумал, кому могло быть выгодно меня убить. И, отбросив все лишнее, пришел к единственному выводу...

— Комитету? — не скрывая насмешки в голосе, спрашивает Борис.

Улыбаюсь и пожимаю плечами.

— А для чего комитету меня убивать? Что я ему сделал плохого? Чем грозил? Да я даже не знал о его существовании и имел все шансы не скоро узнать. Нет, КОМКОНу убивать меня незачем. И Роберту незачем. Якову Вениаминовичу...

Комок подкатился к горлу и я взял вынужденную паузу. Сегодня Якову Вениаминовичу девять дней. Черт побери, почему я так близко к сердцу принял его смерть? Чувство вины? Да нет, пожалуй. И вина моя косвенна, и я не гимназистка, прав Александр Константинович. Кем для меня был этот старик? Едва ли другом, даже близким товарищем сложно назвать — не так часто и тесно мы общались. И все равно, откуда-то это ощущение большой личной потери...

— Ему тем более. — продолжаю я. справившись с голосом. — Кому-то постороннему, кто в игре так и не проявился? Чушь, необоснованное введение лишних сущностей. Так что вывод у меня такой: никому меня убивать нафиг не надо было.

— Оп-па... — выдыхает Борис. — Что называется, вот и договорились. То есть, покушения тебе почудились?

Смотрю на него, склонив голову набок. Долго смотрю, пока ему не делается неуютно.

— Ладно, ладно, понял: время прений еще не пришло. Но ты бы как-то динамичней к развязке своих мыслей продвигался, что ли.

— А ты меня не торопи. Покушения были — это номер раз, убивать меня никто не собирался — это номер два, — я поднимаю указательные пальцы на обеих руках и многозначительно смотрю на них. — Прийти к этим двум основополагающим началам было для меня сложно, зато дальше пошло легче. Потому что на этом фундаменте можно построить только один вывод: покушения были имитацией. Если критически разобрать каждый случай, в них можно заметить некую ущербность. Да, при переходе через дорогу меня слепит фонарь. Но, заметь, не на оживленной улице, а в конце кривого переулка, где машины быстро не ездят. Меня бьет током, но отнюдь не смертельным. Ронять на меня шкаф... Гораздо эффективнее можно было тюкнуть меня по макушке чем-нибудь менее громоздким. Ну и в качестве апогея — взрыв там. откуда я уже ушел. Нет, убивать меня не хотели, напугать как следует — другое дело.

— Зачем? — выстреливает вопросом Борис и тут же в преувеличенном испуге зажимает себе рот ладонью. Но я реагирую на данное нарушение вполне благосклонно.

— Очень просто. Не всегда же пряником стимулировать, кнут тоже штука хорошая. Представь, что комитету что-то от меня нужно. Например, заклинание для защиты от магии.

— Именно от тебя?

Борис снова перебивает. И снова в его голосе сарказм. Положительно, он сегодня несносен...

— Почему же именно? — спокойно возражаю я. — Полагаю, подобных мне курьеров по всему миру гоняют схожим образом пачками. — Морщусь. — Ну, пачками — это я, наверное, перегнул, надо себя ценить, а курьер я неплохой. Но случай почти наверняка не единичный. Неплохой способ добыть сильные заклинания, поставив курьера в экстремальные условия. Вопрос жизни и смерти — хороший стимул, ты правильно говорил.

Как бы невзначай вцепляюсь взглядом в его лицо. Маска. Маска задумчивости и недоверия. Ладно, едем дальше.

— И раскрываться перед курьером не надо. Я считаю, хотя до конца и не уверен, что в моем случае была и побочная цель — Роберт. Черный маг, ведущий опасные... опасные, что бы там Александр Константинович не говорил, исследования Белого шара. Может быть, ситуация и не критическая, но почему бы не взять ее под более плотный контроль. Убить двух зайцев одним выстрелом всегда приятно.

— Каким это образом имитации покушений поможет более плотному контролю над Робертом? — спрашивает Борис.

Я молчу, собираясь не с мыслями — с силами. Это самый неприятный момент. Ради которого я, собственно, и пришел к старому студенческому другу.

Но тут на кухню входит Ленка.

— Чаю вам сделать? — с порога спрашивает она. — А то вы что-то разговорились...

— Я не понял, где связь? — удивляется Борис.

Ленка объясняет охотно:

— Когда вы, мужики, много разговариваете, в вас возникает потребность что-нибудь пить. Вот я и спешу предложить чаю, пока в ваши головы не пришла мысль о других напитках. Это может плохо закончиться, — она обводит глазами вокруг.