Александр Афанасьев - Время нашей беды

Ракета «РПГ», прилетевшая откуда‑то с улицы, пробила окно, ударила в потолок и с грохотом взорвалась…

Все заволокло дымом. Через несколько секунд в комнату ворвались телохранители…

Отель «Захер», по которому еще никогда за всю его почти полуторавековую историю не стреляли из гранатомета «РПГ‑7», покидали в спешке…

Кортеж машин – общий, в котором ехали как Бурмак, так и Баринов, остановился только у бизнес‑терминала венского аэропорта. Там обоим бизнесменам оказали помощь… пострадали они несильно, все‑таки комната была большая, а ракета «РПГ‑7» – это ракета противотанковая, она не дает много осколков. Предназначение у нее несколько другое…

– Кто это сделал? – спросил Бурмак, сидя на дорогом диване, растрепанный, жалкий и прижимающий полотенце к лицу. Он ведь и в самом деле поверил, что уж в Вене этого точно не будет. Украинская власть регулярно называла его одним из главных бенефициаров коррупционных схем «папередников» и регулярно грозилась притащить его в суд. Он и в самом деле находился под домашним арестом в Вене вот уже не первый год, по нему вели следствие и австрийская полиция, и Интерпол, и ФБР – вот только осудить его никак не могли. Потому что украинская прокуратура, несмотря на громкие заявления, саботировала свою часть следствия, а нормальный суд, что европейский, что американский, не мог осудить человека без реальных улик. Вот и шло это громкое дело к бесславному концу, причем сам Бурмак его не торопил – очень уж ему понравилось в Вене…

– А какая разница? – скептически усмехнулся Баринов. – Это может быть кто угодно. Мы уже несколько лет не занимаемся делом. Когда люди не занимаются делом – они начинают грызться друг с другом. Просто от безделья…

Бурмак то ли застонал, то ли замычал.

– Нам нужна доля в ваших нефтянке и газе. Пусть не «Газпром», не «Роснефть» – но нам нужны доли.

– Зачем?

– Ну… больше такой договор, как раньше, заключить не удастся. Но если у нас будут доли – у нас будет заинтересованность, понимаете?

– Понимаю. Но тогда нам нужны доли у вас.

– Металлургия?

Баринов скептически усмехнулся.

– Зачем? У нас и своя есть и мы в нее вкладывались, в отличие от вас. Порты нам нужны… Мариуполь… Ильичевск… Одесса. И земля. Землю больше не делают.

– В Ильичевске англичане… ммм… б…

Баринов наклонился вперед.

– Есть такой фильм… не помню, как называется, – там дирижабль еще есть. Там одна очень хорошая фраза есть: «Ты мента в дом привел – ты его и выведи». Мы поможем, если надо. Но если вы в дом всякую шваль напускали – вы ее и выведите…

Всю дорогу до трапа чартера Баринов молчал. И только когда они поднялись на борт, когда на борту чартера (другого, не того, которым они летели до Вены) заработали моторы, он посмотрел на Кухарцева и коротко кивнул:

– Молодец.

Кухарцев кивнул в ответ.

– Где стрелок?

– С ним уже разобрались. Искать его не будут…

Самолет набирал высоту.

ХабадДнепропетровск, УкраинаБизнес‑центр «Менора»10 июня 2018 года

Отверженные…

Евреи всегда были отверженными, и хотя у них было теперь свое государство – две тысячи лет скитаний, гонений, унижений и погромов не прошли даром. Две тысячи лет выживания при самых жестоких гонениях научили их моментально сплачиваться, находить своих, давать и получать помощь. Даже известная строка из Библии: «Не желай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабы его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего» понимается неправильно: в правильном переводе ближний переводится как «собрат». То есть нельзя желать жены, раба, имущества только такого же еврея, как и ты сам, а любого другого, нееврея, можно…

Левитанский и Розенблат. Их судьбы были в чем‑то похожи, а в чем‑то очень разные. Розенблат никогда не был комсомольцем, он с самого начала был торгашом и кооператором, хотя основа его богатства была заложена именно во время сотрудничества с комсомольской организацией Днепропетровска, выходцы из которой основали крупнейший на сегодня банк Украины, давно и безнадежно опередивший бывший Сбербанк (а ныне Ощадбанк). Левитанский сам был комсомольцем и первые деньги сделал как раз в ЦНТТМ – Центре научно‑технического творчества молодежи, которые в конце восьмидесятых были легальным прикрытием для вывода государственных средств в коммерцию через комсомол. Но потом он торговал тем же, чем и Розенблат, – компьютерами. Оба они нагрелись на приватизации, правда, очень по‑разному. Розенблат скупил огромное количество приватизационных чеков на Украине, а потом обменял их на акции промышленных гигантов своей области. Левитанский чеки не скупал, но жемчужину своей распавшейся империи – СДК, Северную добывающую компанию – получил через залоговый аукцион. Это когда государство дает твоему банку деньги, потом их же ты одалживаешь государству, под залог тебе дается госпакет акций крупнейшей добывающей компании с огромными месторождениями в Сибири, потом государство деньги не отдает, и добыча твоя – за сотую долю ее реальной стоимости. Мало кто понял реальный смысл этих залоговых аукционов – хотя он был и очень глубокий. Ельцина прижали американцы с требованием начать реальную приватизацию активов, и они не могли быть проданы иначе чем за копейки. Но Ельцин вывернулся – он продал их за копейки, но своим, и тем самым заложил основу не только семибанкирщины, но и российского крупного капитала. Потому что понятно – чиновники за грош отдадут, это не их, чужое, государственное, – а новоиспеченные олигархи, крещенные кровью конкурентов своих, случ чего из глотки вырвут. Одного американца уже замочили в переходе – кто должен был понять, тот и понял и больше не лез.

Но потом власть сменилась в России, и Левитанский получил десять лет. А в Украине власть не сменилась, и Розенблат шел и шел, карабкался по скользким от крови ступеням к самой вершине. И не счесть было тех людей, которых он обманул, ограбил, кинул, переехал, заказал… он вообще был своеобразным человеком, если нормальные люди избегают конфликтов и стараются завершить дело миром, то Семен Розенблат от конфликта получал только что не сексуальное удовлетворение. Ему реально нравилось унижать и кидать людей, он иногда вызывал кого‑то из тех, кому должен был денег, в кабинет и говорил: я тебе не отдам, а потом наблюдал за реакцией человека, который понимал, что остался нищим. Он не был трусом – шел на конфликт открыто, мог нахамить, обложить матом любого публичного человека, политика, военного, он почти открыто убивал людей, и никто не мог ему предъявить. Но в пятнадцатом году он неожиданно обломался… Президент Гурченко был намного слабее его, и морально, и по деньгам, но его поддержали американцы, на пальцах разложив Розенблату возможные обвинения: создание преступной организации, отмывание денег, заказные убийства, контрабанда. Вся Украина видела его унижение – президент Гурченко в прямом эфире подписывал указ о его отставке, а он молча сидел и смотрел. Гурченко, чувствуя свою силу, потом нарушил негласные договоренности и много чего у него отобрал. Но Семен Розенблат был намного сильнее и Гурченко, и, наверное, любого другого олигарха на Украине. Внутренне сильнее, иначе бы он не выжил. Он не мог вступить в открытую войну, но придумал, что делать. Удар от борта, как в бильярде. Сначала он поможет своему собрату Жоре Левитанскому захватить власть в России. Затем – Левитанский силами российских спецслужб и боевиков поможет ему прийти к власти на Украине.