Глен Кук - Теневая Линия. Ловцы звёзд. Звёздный Рубеж

— Я тоже, человек-друг Мойше. Ты пришел учиться быть связующим?

— Да, наверное.

— Хорошо. Я учу. Я, звездная рыба Головастик, лучший учитель. Ты будешь лучшим связующим всех времен. Покажем Старейшинам. Мы начинаем. Ты изучаешь окружающую вселенную, пытаешься видеть и говоришь мне, что видишь.

Мойше так и сделал.

— Нет, не так. Видь все сразу. Забудь о глазах. Совсем забудь чувства плоти, дай вселенной всосаться в тебя, будь с ней одно. Забудь себя. Забудь все. Просто будь как центр вселенной.

Это был первый урок, который надо было усвоить, и самый трудный из начальных уроков телетеха. Он доблестно пытался час за часом, но это было как заставить себя заснуть. Чем больше усилий, тем дальше от цели.

Издали его позвал голос:

— Мойше? Мойше! Пора выходить из контакта!

Он не хотел выходить. Быть снаружи, быть свободным — это оправдывало все, что он перенес. У Звездного Рубежа смерть стояла у него за плечом. Здесь, где не было угрозы, он был ближе к небесам, чем мог себе в жизни представить. Это был почти религиозный опыт, как первый выход в скафандре из корабля или первый оргазм.

Он заставил себя дать левой руке команду подняться.

Тут же впилась в сознание вся боль реальности, и он понял тех людей, что искали ложной нирваны, которую дают наркотики и религия.

Пока с его головы снимали шлем, что-то укололо его в руку.

— На всякий случай, — сказала Клара. — У тебя не должно быть сильной контактной реакции, но наверняка никогда знать нельзя.

Телесные муки отступили. Приступ мигрени умер, не родившись.

— Это вещь, — сказал он. — Я не хотел возвращаться.

— Значит, у тебя есть настоящая контактерская жилка, — сказал ему Ганс. — Они никогда не хотят выходить и никогда не хотят возвращаться.

— Поешь как следует и отоспись, — велела Клара. — Контакт отнимает у тебя больше, чем ты думаешь.

Он провел еще три продленных сеанса с Головастиком, и они стали друзьями — насколько это возможно у существ с таким различным опытом.

Пятый учебный выход вывел его на контакт с созданием, которое называло себя Судья Старейшин. Он был полностью и подлинно чуждым. Он-вошел в разум бен-Раби холодно, как змея, копая, исследуя, пока Мойше не ощутил себя блохой под микроскопом. Он не пытался обучать, не разговаривал, не скрывал своей цели — изучить, годится ли бен-Раби для контакта со звездными рыбами. На этот раз он был рад разорвать контакт, невзирая на боль реального мира.

Еще два раза он входил в контакт со Старейшинами, и каждый из них был так же бесстрастен и холоден, как Судья. Наверное, этих бесстрастных созданий имел в виду Чижевский, когда писал «Древнего Бога». Разум этих существ был именно таким, каким бен-Раби представлял себе Бога.

Были еще два прекрасных, радостных, веселых дня с Головастиком, который был назначен его «постоянным» контактером. Непочтительный Головастик делал очень рискованные замечания насчет Старейшин, с которыми контактировал Мойше. Бен-Раби в ответ попытался обучить звездную Рыбу понятию юмора.

А потом все кончилось. Конец мечте.

— До свидания, человек-друг Мойше, — сказал Головастик, погружая разум бен-Раби в печаль. — Я буду часто думать о тебе, более странном, чем любой человек-друг.

— Я тоже буду помнить тебя, Головастик, — обещал Мойше. — Постарайся поймать эти мысли, когда я уйду из своей мечты.

Он рванул выключатель выхода.

Клара и Ганс решили, что у него болевой приступ, и хотели сделать второй укол, но он их оттолкнул. Слезы лились — он не пытался их сдержать. Потом обнял Клару.

— До свидания. — Он крепко пожал руку Ганса. — Мне вас обоих будет недоставать.

Они смотрели ему вслед, когда он, сгорбившись и шаркая, выходил из сектора контакта в последний раз.

И дни прошли. И часы почти исчерпались. Они кончались, а он все еще не связался с Киндервоортом, и даже храбрости ему не хватало осознать, чего же он хочет. Пока он спал, «Данион» вышел из гипера, готовясь выпустить сервисные корабли.

Звездные рыбы и акулы будут кружиться возле остатков траулерного флота. Головастик увидит стальную иголочку, которая унесет бен-Раби прочь навеки.

Он лежал в койке и вспоминал вечерние истории в детском саду, когда он был малышом. Во всех этих сказках были герои, не знавшие нерешительности, никогда не ведавшие страха. Но все они были родом из дальнего и, возможно, ненастоящего прошлого.

А в нынешней калейдоскопической вселенной мало было места для уверенных в себе типах вроде Мауса. Умение бояться было важно, чтобы выжить.

Часто Мойше задумывался, так ли на самом деле хладнокровен Маус, как кажется. Что-то же должно волновать его, кроме взлетов и посадок.

Через два часа сервисный корабль уйдет на Карсон. И что он может сделать? Что он должен сделать? Он знал, чего хочет он, знал, чего хочет Эми, но все еще болтался между старой и новой преданностью. Выдать секреты Бюро ради личного счастья — это, как он ощущал, значило бы предать самого себя.

Кажется, он, избавившись от прежних призраков, набрал на их место шайку новых. Но в этих хотя бы было больше смысла.

Оставшееся время сжалось до одного часа. Вещи уже были упакованы. Он метался по каюте, как зверь по клетке, не в силах остановиться. А Эми сидела неподвижно на своей койке, попеременно замолкая или обрушивая на него словесные нападения. Он должен был выбраться, должен был уйти…

Он пошел искать своего напарника. Может быть, Маус поможет. У паранойи есть свои достоинства.

С тех пор, как бен-Раби начал обучение на телетеха, они почти не виделись.

Маус открыл дверь и приятно удивился. Первое, что он сказал, было:

— Я как раз собирался пойти тебя поискать. — Одна его рука дрожала. — Хочешь сыграть партию, пока мы ждем?

— Давай.

Это могло быть на пользу обоим. Партия-другая могла бы привести их в норму.

— Как Эми это все воспринимает?

— Как нормальный член команды. Штурмовой команды десантников.

Маус был на жутком взводе. Дрожь его была связана не только с поврежденной рукой. Мойше не обратил внимания. Обычные его предполетные судороги.

— Ты слыхал, чего я нашел? — болтал Маус. — Годами за ней гонялся. И нашел у одного из наших ребят; он ее носил на счастье.

Он показал древнюю бронзовую монету с дырой в середине. Бен-Раби с одного взгляда увидел, что монете не меньше Двух тысяч лет, восточная, в хорошем состоянии, но относительно нередкая. Уж точно ничего особенного. Возбуждение Мауса начинало вызывать недоумение.

— Ничего, вполне. Эми воспринимает все это куда хуже, чем я ожидал. — Он снова посмотрел на монету, потому что Маус все время тыкал ею ему в лицо. — Ты уверен, что это не подделка?