Олег Верещагин - Там, где мы служили...

— Да ты что, сдурел, друг?! Твоя, наверное, уже катит сюда, а ты зеваешь?! Кто встречать-то будет?!

— А на джипе нельзя? — осторожно осведомился Витька, чем вызвал у Билли приступ священного гнева — и вынужден был, поторопившись с туалетом, сесть в седло. Через десять минут уже кавалькада с грохотом, гиканьем и свистом вылетела на лесную дорогу и понеслась подсыхающей грязью, расшвыривая во все стороны вязкие комья. Количество сопровождающих оказалось ограничено только числом коней — в седло сели и многие штурмовики. Переходя с галопа на рысь и обратно, «эскадрон» отмерил километров пять, распугивая живность и тишину, когда вырвавшийся вперёд Билли вдруг поднял коня свечкой и, тыча рукой, засмеялся, а через секунду ещё кто-то загорланил:

— Во-он они-и!

С лесистого холма был виден кортеж невесты — вокруг едущей в невообразимой бричке Брекки скакали не меньше тридцати человек в алых куртках, на украшеных цветными попонами конях.

— А-ах-х! — Витька огрел коня перчаткой и, не разбирая дороги, полетел вниз, навстречу переселенцам. К нему рванулись алые куртки — взмахи рук, улыбки, люди что-то кричали весело и восторженно, а потом наперерез выдвинулся угольно-чёрный жеребец, на котором скалой высился сам Вульф Каттерик.

— Спешишь за этой девушкой? — он вытянул руку в сторону брички, слева и справа от которой сидели верхами внимательно и сурово меряющие Витьку взглядами братья Брекки. — Я отдал её тебе в жёны, потому что у неё нет отца — но вместо отца ей я! И не ошибся ли ли вчера мой брат Арвид, когда расхваливал твои достоинства?!

Билли Крэйн поднял своего коня на дыбы, и тот на задних ногах протанцевал, остервенело храпя, встал рядом с Витькой.

— Шутишь, сэр Вульф?! — крикнул Билли задорно. — Не знаешь, кто такой Виктор Ревок, так я тебе скажу вслед за моим отцом! Не самый худший он в их роте! Стреляет неплохо — всего десять его пуль из десяти попадают в цель! Дерётся нехудо — одним ударом валит только одного противника! И ножом попадает врагу в глаз всего с десяти шагов, ну а каков он в постели — спроси завтра ту, которую отдал ему и которую назвал своей дочерью! Кошелёк у него, правда, пустой — ну да что возьмёшь с солдата?!

— Ну если он и правда таков, как ты говоришь… — полковник махнул рукой: — Пусть пир будет веселым! — и его конь подался в сторону, давая путь Витьке, который толкнул своего каблуками. Брекки встала в бричке, и юноша одним сильным, но мягким рывком перебросил её в седло перед собой…

Сам пир Витька запомнил не очень хорошо — он то и дело целовался с Брекки и был пьян, хотя не пил ни капли. Врезалось в память, что Скобенюк то и дело провозглашал: «Людына, яка не пье — або хвора, або подлюка!» — аргументируя так многочисленные и красочные тосты. Да ещё — как Майкл и тот пленный «синий берет» вдвоём пели под гитару одну песню — они её оба откуда-то знали…

…В палатке было темно. Перевернувшись на живот, Витька включил лампу, набросив на неё шлем, чтобы пригасить свет. Брекки спала рядом, повернув тёплое, спокойное лицо к юноше; на щёку от длинных ресниц упали лёгкие тени. Витька ни к кому не испытывал раньше такого странного чувства… Нет, он многих и многое любил, но… но то, что он ощущал к Брекки, даже любовью назвать было трудно. Девушка казалась ему неотъемлемой его же частью.

Он вспомнил прошедшие часы — похоже, спал не очень-то и долго. Они с Брекки устал и уснули, кажется, почти одновременно.

«Моя жена, — удивлённо подумал он вдруг, тихо приподнимаясь на локте. Это была совершенно новая, удивительная мысль… Потом пришла другая — да уж, для мамы это будет сюрприз… — Она у меня хорошая — и Брекки хорошая, они понравятся друг другу…» — уверенно решил Витька.

Он тихо, но длинно, с наслаждением, потянулся — и вдруг сообразил, что снаружи доносятся негромкие голоса и позвякиванье гитары. Похоже, праздник-то ещё продолжается! Витька сел, ещё раз посмотрел на Брекки — и начал одеваться…

…Снаружи было ещё совсем темно, даже утренних сполохов не было видно. Но горел прожектор, освещая ярким неживым светом столы с послепраздничным разгромом; за крайним сидели ребята из 2-го, несколько человек из других, партизаны и ополченцы. Кто потихоньку ел или пил, но большинство слушали Майкла, сидевшего у торца стола. Витька остановился у входа в палатку, придерживаясь за растяжку. Картинка была почти идиллической — ночь, пятно света, тесная группка людей, негромкая музыка и задумчивый голос певца…

… - Ещё не всё сожрали? — осведомился Витька, подходя.

— Садись, — ткнул Олег, — там всего полно. Правда, всё остыло…

Никто не пошутил, все смотрели на Витьку дружелюбно или завистливо. Он в самом деле был голоден и даже налил себе виноградного вина.

— Послушай, — Витька, уже начавший есть, повернулся на негромкий голос и увидел пленного — тот улыбался чуть смущённо. — Я тебе приготовил подарок… вот.

Под изумлённым взглядом Витьки на стол легла пара колец. Кажется, золотых. Одно — широкое, чуть выпуклое, массивное, гладкое. Второе — тоже широкое, но из тонкого плетения нескольких ажурных проволочек. Пока Витька разглядывал кольца, парень пояснил:

— У вас же нет. А мне уже не нужно. Это наши с Алисой, с моей девчонкой, а она… — «синий берет» не договорил. Вместо этого он потёр лицо руками — с силой, как будто старался кожу стереть — и по-прежнему тихо, тоскливо сказал: — Нескладно всё получилось. Запуталось всё и не распутывается. Мы ведь не трогали никого, наши родители своё государство строили, просто не такое, как ваши Империи. А на нас — десант. Что оставалось делать?