Олег Верещагин - Там, где мы служили...

— А мы тут одним местом груши околачиваем, — бросил Иосип, не отрываясь от домашних снимков. — Вот же ж… повоевать — и то толком не удалось! — и он пробурчал несколько матерных ругательств.

— Прекрати, или я тебе рот с песком вымою, — предупредил Майкл.

Серб хмыкнул, но умолк. Однако, нельзя было не признать его правоту. Роту разбросали по всем окрестностям, как игральные фишки — взвод туда, отделение сюда… Штурмовики вяло митинговали в палатках, не понимая, почему их — элитные войска! — держат в какой-то глуши, где и война-то в сущности закончилась! Ведь ещё хватает мест, где идут бои — даже в Африке, что уж про остальные места говорить?! Никому в голову не приходило, что роту, в которой полным-полно новичков, просто берегут, не желая теперь, после окончания Серых Войн, губить молодёжь Империй…

… - А завтра-то нам дежурить, — заметил Олег. — Вот будет, если снег не прекратится… Уф. Когда ж погода по-настоящему наладится?!

— Учёные говорят — ещё лет через двадцать, — поднял голову Хёгни.

— Ну, раз сегодня зима, — задумчиво сказал Йожо, — то за нею, по логике вещей, будет весна. Или по крайней мере — почти весна.

— Это специально для вас снегопад, — заметил Джек.

— Может, с гор натягивает, — Майкл совсем отложил гитару. — Снег-сне-жок… Поднадоел.

— А мне он всё равно нравится, — вздохнул Курт, отвлекаясь от разговора.

— Можешь выйти, в снежки поиграть, — хмыкнул Витька. — Сержант, отпустишь меня послезавтра к Брекки? Вертушка летит…

— Доложу лоуну, — непроницаемо ответил Джек.

— Сержаааант… — Витька сделал жалобное лицо.

— Доложу лоуну.

— Д-д-д-д-ддддддддддд… жек! — Витька вдруг перекосил лицо. — Йййййаа… ко-ко-ко-ко… — он дёрнул головой и выпалил: — Контуженный! Лучше отпустию. Иначе за мной ночью бандосы придут; я буду драться, как зверь и всех разбужу…

— Ладно, вали, — махнул рукой Джек и широко, от души, зевнул. — О чёрт… какая же скука…

— А на окне — наличники, спасай добро, станичники… — промурлыкал Олег. — А вот интересно, когда война закончится совсем — как делить-то отвоёванное будем?

— Без нас разделят, — Джек вдруг посмотрел на русского и спросил напряжённо: — А что, это так актуально — делить?

— Ну… — Олег пожал плечами. — Я не знаю…

Джек отвёл глаза и тихо сказал — никому, словно бы для себя:

— Он так мечтал… Дик… он так верил в то, что… — потом посмотрел не на Олега, на Витьку. — Вик, а ты тоже хочешь делить? Это нам, это вам… а нам мало… а нам пофик… в ружьё, ребята, наших бьют! Да?

— Нет, — коротко и настороженно ответил Витька. — Я так не хочу, во всяком случае.

— Мы построим рай… — Джек сел прямей, Витьку он словно бы не слышал. — Уничтожим банды, наладится погода… а потом каждому покажется, что рай у соседа лучше, и он должен поделиться… или хуже, и его рай нужно поправить… из лучших намерений. Из абсолютно чистых и искренних побуждений…

Он коротко, сухо рассмеялся, и от этого смеха всем в палатке стало не по себе, а Витьку просто продрало морозом по коже. Он открыл рот, чтобы успокоить сержанта… но вдруг понял, что не знает, что сказать Джеку. Как сделать, чтобы весь спасённый мир стал… ну… что ли, одной единой конфедеративной Ротой?

Джек, кажется, верил в эту мечту. А он, Витька? А остальные? Или и правда — это единство только до того момента, пока есть враги-нелюди, опасные для всех и всего, для самой сути Человека? А не станет их — и найдутся поводы и причины, чтобы…

…В минуты опасности мы находим плечо друга и сражаемся рядом с ним, принимаем удары, направленные в него, зная, что он примет нацеленные в нас — и верим, хотим верить, что так будет всегда. А когда наступит мир… тогда…

— Джек, — тихо сказал Витька. — Джек, не надо. Пожалуйста — не надо, сержант…

— Глянешь вокруг — и помирать не хочется, — Йожо вздохнул. — А надо.

— Не каркай, — Джек поднял воротник куртки. С утра метели не было, но неожиданно крепко подморозило. Иней искрился загадочным пасмурным светом — словно бы сам по себе, над рекой курился парок, над стаканчиками кофе с ромом — тоже. Пересмеиваясь и притопывая, штурмовики смотрели, как в паре километров по дороге тащится — через полчаса будет здесь — длинный хвост переселенческого обоза махди. Остатки местных кое-как расползались по родным местам, откуда их согнала война. Вчерашний неприятный короткий разговор казался дурным сном. Всё оставалось по-прежнему — и война, и они сами, и их дружба, и мир вокруг…

— Зря Витька уехал, — подал голос Олег, сидевший на капонире из мешков — локтем он опирался на поставленный рядом РОП-2.

— Пусть повидается… — улыбнулся Джек. — Ты бы, будь твоя Ляська в восьмидесяти кэ-мэ, что, не стал бы у меня отпрашиваться?

— Конечно, не стал бы. Я бы просто так рванул.

Посмеялись… Таппер поддержал людской смех звонким лаем, прыгая вокруг по инею и бешено размахивая хвостом. Обоз всё ещё полз, хотя был уже слышен скрип высоких кое-как сколоченных колёс. Майкл, стащив перчатки, водворился на мешки и жестом фокусника извлёк откуда-то свою гитару. Однако, песня, которую он запел, не соответствовала цирковой комичности этого жеста…

Все как-то примолкли; перестали болтать Курт с Хильдой, Иосип прекратил посвистывать… Слушали.

И ещё долго молчали все, хотя Майкл уже прекратил петь и сидел, постукивая по гитаре пальцами и задумчиво щурясь на то, как тает иней — в проём между полосатых туч выглянуло солнце. Наконец, Джек, нарушая молчание, вышел на дорогу и, свистнув — резко, пронзительно — выкрикнул:

— Сто-ой!

Обоз остановился. Штук десять телег на высоких кривых колёсах, кое-как слепленных из дощечек — их тащили групы замотанных в тряпьё махди, в основном — женщин. Мужчины шли по сторонам, в самих телегах громоздилось перевязаное канатами и ремнями барахло, сидели дети. Мало детей. во всей этой процессии было что-то… что-то покорное и убогое одновременно. Подошёл Олег — с опросным блокнотом в руках. Надо было знать, кто куда едет и где собирается устроиться, сколько народу, кто чем болен и так далее. Отчёты шли напрямую в полевой лагерь англосаксонского Колониального Министерства.