Мэтью Мэзер - Кибершторм

Я превращался в животное.

Люди по природе своей склонны к насилию. Мы – главные хищники в пищевой цепи, каждый из нас живет только потому, что наши предки убивали и ели других животных, победили в борьбе за выживание.

Так поступали и мои предки-люди, и протолюди, и даже те, кто был до них. Каждое животное, от которого я произошел, выживало, убивая других, пока не убили его. Я был последним в непрерывной цепи миллионов убийц.

Поэтому не стоит удивляться тому, что люди склонны к насилию.

Технологию нельзя обратить вспять, а людей – можно, и когда современный мир утратил свой блеск, они изменялись с удивительной легкостью и скоростью. В нас всегда сидели звери, они просто удачно маскировались, попивая латте и разговаривая по мобильникам.

Днем мне приснилось, что я в ловушке – в грязном, завшивленном коридоре. Лорен парила надо мной в ванне, покрытой шапкой пены, – чистая, неприкасаемая. И как всегда, в моих снах был младенец – скользкий и холодный. Днем я спал, чтобы не так хотелось есть, но на закате, когда на небо выходила луна, голод и гнев возвращались.

Полная луна разбудила меня. Я чувствовал, как ее незримая сила тянет на улицу, и по моему загривку побежали мурашки. Она привела меня – с ножом в руке – к дому Бэйлоров. Я был готов резать и убивать.

Но там никого не оказалось.

Я пошел по лесной тропе к хижине, которую видел за деревьями во время наших походов к реке. Я приходил туда ночь за ночью, чтобы подготовиться к охоте. Впереди поблескивала крыша хижины, а я прятался в лесу и ждал.

В одном окне дрожал огонек свечи. В поле зрения появился человек – свеча осветила его лицо. Один из тех, кто был у Бэйлоров? Не поймешь… Он смотрел из окна прямо на меня, и я затаил дыхание. Впрочем, он не видел меня, не мог видеть.

Он с кем-то разговаривал. В доме был кто-то еще.

Днем, после пробуждения, я прошел мимо зеркала. На меня посмотрел другой человек – со впалыми щеками, с «ежиком» щетины на голове. Торчащие ребра, сморщенная, обвисшая кожа. Я смотрел на жертву концлагеря, и только глаза были моими, они глядели на меня в шоке.

Каждую ночь восходящая луна придавала мне сил, разжигая гнев, бурливший в душе.

Почему я должен сдаваться? Мой дед воевал на Второй мировой. Кто знает, какие ужасы ему пришлось пережить? Он никогда не рассказывал про войну, и я начинал понимать – почему.

Я сжал нож в руке – острый коготь, готовый убивать, – и провел языком по губам, почувствовал, какие острые у меня клыки. Я никому не сказал, что тот «ковбой», который меня подвез, обнял меня на прощание. В глазах парнишки сквозила печаль.

В жалости я не нуждался.

Я посмотрел на хижину, представил, как они спят, и заплакал.

Что я буду делать? Убью их?

Может, там дети? О чем я только думал?

Мой желудок болезненно сжался от голода. Я стал тихо отступать.

Да, я – зверь, но при этом еще и человек.

Я просто хотел спать.

– Точно остаешься? – спросила Лорен. Она хотела, чтобы я пошел с ней проверить ловушки на белок. – Люк идет.

Раньше я бы усомнился в том, что идти с нашим двухлетним сыном за пойманными грызунами – это здравая идея, однако сейчас просто повернулся на другой бок.

– Угу, – ответил я после паузы, пытаясь расправить простыни ногами. – Очень устал.

Я закрыл глаза. Мне хотелось, чтобы она ушла.

Лорен громко вздохнула.

– Ты спишь уже несколько дней. Точно не хочешь пойти?

Я натянул простыни на голову, пытаясь укрыться от солнечного света.

– Пожалуйста, не надо. Я устал, понимаешь?

Она долго стояла рядом со мной, но в конце концов я услышал затихающий звук шагов и скрип ступенек. Я заерзал, пытаясь найти удобное положение – однако вши, которые снова появились, все портили. Если лежать неподвижно, придет сон, и тогда я перестану их замечать.

Я хотел перестать замечать все.

Я всегда был человеком, который решает проблемы. Скажи мне, что тебя беспокоит, и я найду решение, помогу справиться с бедой. Но тут решения не было, мой мозг не находил выхода из этого лабиринта. Я представлял себе, как иду на юг, на север, нахожу велосипед, как разговариваю с кем-то на дороге… Каждый вариант был полон опасностей и неопределенности.

Поэтому я спал.

Вставал я только для того, чтобы поесть, однако «лесная зелень», как называла ее Сьюзи, мне уже надоела. Мы ели траву. Иногда, раз в несколько дней, попадался сом. Его приходилось есть за день-два, пока он не протух. Сьюзи пыталась часть засолить, но я сомневался, что у нее получится – и, кроме того, сом мне вообще не нравился.

Белки вкуснее, хотя реже попадаются. Мы поймали несколько штук, а потом они запомнили наши ловушки и стали обходить их стороной.

Не только мы боролись за выживание.

Всю свою еду я пытался приберечь для Лорен. Если мой живот втягивался, то ее продолжал расти и уже был четко виден под одеждой. Я пытался вспомнить, какой у нее срок – какой день, какая неделя.

У последнего мобильника закончился заряд, и без часов мы утратили счет времени.

Двадцать две недели. У нее срок около двадцати двух недель.

Примерно половина.

И что потом? Когда я смотрел на нее, то вспоминал, что растет у нее внутри.

Она была права. Следовало сделать аборт.

Но сейчас уже поздно.

Поэтому я спал.

Меня разбудил запах – невероятный, восхитительный запах.

Почувствовав его, я едва не взлетел с постели. Было прохладно, так что я пошел к шкафу в поисках одежды. В ящиках я нашел стопки аккуратно сложенной одежды, достал свитер и надел его. На мне он висел, словно палатка. Оглядевшись, я увидел, что комната подметена и убрана. Единственным признаком беспорядка были смятые простыни на постели – и я.

Чем это пахнет? Беконом?

С улицы доносился стук – кто-то рубил дрова. Я подошел к окну и отдернул занавески. Моя беременная жена – рукава рубашки закатаны, волосы убраны под платок – взяла полено и поставила его на чурбак.

В синем небе ярко светило солнце. Тыльной стороной ладони Лорен утерла пот со лба. В другой руке она держала топор. Широко расставив ноги, она замахнулась топором, а затем…

Тюк!

Топор ударил точно в полено, расколов его напополам.

Впервые за долгое время в голове у меня прояснилось, и я был страшно голоден. Из-за приоткрытой двери нашей спальни доносилось какое-то шкворчание.

Так шипит бекон.

Может, я еще сплю?

Надев кроссовки, я открыл дверь, вышел в коридор и спустился по лестнице. В коридоре царила тьма. Я инстинктивно щелкнул выключателем – и посмеялся над собой. Привычка включать свет и проверять мобильник осталась у меня, словно воспоминание об ампутированной конечности.