Тагир Киреев - Метро 2033. Белый барс

Тагир молча смотрел на Алмаза и приходил в себя. А гаскарец тем временем поражался, насколько ровно и в гармонии друг с другом кинжалы вонзились в угольные точки. Одиннадцать из них в смертельные. И лишь один – последний, – в ту, которая не причинит вреда. Алмаз присвистнул.

– Да тут, брат, тебя не кинжалы метать нужно учить, а чувства перебарывать.

– Это невозможно!

Тагир присел на пол. Вместе с пропавшей злобой исчезли и силы.

– На сегодня тренировки закончены. Можешь идти отдыхать.

– Мне нужно к Хану…

Услышав это, гаскарец обернулся и увидел уставшее и измотанное лицо Тагира.

– Тебе нужно поесть. С Ханом поговоришь завтра. Пойдем. – Алмаз быстро подошел к Тагиру и помог ему подняться. – Я провожу тебя. Уверен, что в шатре осталось немного мяса.

В обеденном шатре было пусто. Тагир сидел на подушках, а Алмаз громыхал казанами в поисках чего-нибудь съестного. Наконец, в одной из посудин он нашел несколько холодных и обугленных кусков – то, что не доели остальные. Тагир с удовольствием посмотрел даже на эти, не особо аппетитные куски, и принялся жевать.

– А Хан всех мучает голодом, или только меня? – Мясной уголь хрустел во рту говорящего Тагира.

– Мы уже научены этим. И раз в год нас всегда это ждет.

– И в чем же смысл такой голодовки – есть только до тренировок и после?

– Смысл не в еде до и после тренировок, а в сдерживании себя от рассвета и до заката от любых благ – съестных и не совсем. Хан называет это постом. Каждый год он проходит в разное время. И мы придерживаемся его целый месяц. Рамадан – так он называется. Но для нас этот месяц закончился уже несколько недель назад, а для тебя Хан сделал исключение.

– Значит, я нарушил его планы. Латика меня чуток подкормила. – Тагир закинул в рот очередной кусок угля.

Алмаз улыбнулся.

– Я ему об этом не скажу.

– Ты так и не ответил, в чем суть?

– Суть в том, чтобы знать ценность тому, что ты ешь, что ты пьешь. Ведь только когда ты лишен блага, ты понимаешь, насколько оно ценно. Суть в укреплении веры, в преодолении, в победе над самым главным соперником – над самим собой.

Тагир закинул в рот последний горелый кусок и отряхнул руки.

– Но ведь мы и так уже всего лишены. Ни воды нормальной, ни еды. Каждый день – как пост.

– Э, брат. – Алмаз помотал головой. – Не забывай, что в один прекрасный момент мы можем быть лишены и этого. Поэтому нужно ценить то, что есть…

– Ты сейчас как Хан говоришь. Давно ты в его племени?

Тагир оглядел шатер в поисках жидкости – нужно было чем-то запить съеденное.

– Со времен Трагедии… – Гаскарец помолчал, разрешая звону металлической посуды заполнить тишину, затем продолжил. – Детских воспоминаний почти не осталось. Отчетливо помню только похороны матери в Уфе – был такой город. И лицо брата, которого бабка к себе в Калининград забрала. Малой он был, Азатка, не понимал ничего. А мы с отцом только переехали в Казань и сразу же помчались в мечеть – просить у Всевышнего достойной жизни в новом городе. Там мы и познакомились с Ханом – он был муллой…

Алмаз снова замолчал, чтобы удостовериться, что Тагир его слушает. Он слушал…

– Мы были в метро, когда произошла трагедия, возвращались из мечети. Отец что-то рассказывал Хану, а затем все затряслось. Тогда я еще не мог понять, что происходило. Обрывками вспоминаю, как отец плакал и за что-то просил прощения, а затем рванул к выходу из метро. Я бежал за ним, бежал, а толпа все толкала и толкала меня обратно. Потом меня нашел Хан и повел с собой, пообещав, что все будет хорошо. А что с Азаткой стало, даже думать не хочу. Брат все же.

Алмаз почувствовал, как рука Тагира опустилась на его плечо. Он обернулся, а Тагир только молча кивнул ему, прикрыв на секунду глаза.

– Чая хочешь?

– Можно…

Тагир разлил теплый настой по пиалам и присел рядом с Алмазом. Некоторое время они прихлебывали напиток и смотрели друг на друга – такие похожие в чем-то, но абсолютно разные.

– Мы тоже переехали в Казань из Москвы. И кто знает, если бы вы с отцом остались в Уфе, или мы в Москве, что бы с нами было…

– Знаешь, о чем я иногда думаю?

Тагир отрицательно покачал головой.

– Жаль, что наша планета не плоская. Жаль, что у нее нет конца и нельзя просто так взять, и отправиться на край света, подойти к самой границе нашего мира – посмотреть вниз, вверх, в стороны и крикнуть что-нибудь в бездну. А еще лучше – прыгнуть! Прыгнуть с края мира! Представляешь, как было бы здорово? Ведь, здесь, на земле, все вращается по кругу – безвыходно, безосновательно. Шестьдесят секунд в минуте, шестьдесят минут в часе, двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году. А затем все начинается заново. Новая минута начинается с первой секунды, новый час с первой минуты, новый день с первого часа, а новый год с первого января. И все мы, как в белки в колесе, – крутимся и крутимся, бежим и бежим. Даже края света у нас нет, чтобы остановиться перед ним и подумать. Да, есть в этих циклах некие погрешности, но они настолько незначительны… Думаешь, мы умрем и после этого настанет конец? Нет, обязательно что-то появится. Кто-то появится. А через миллионы лет новые люди будут слагать легенды о метро, как о затерянной Атлантиде, а про монстров на поверхности говорить, что это были первые существа, жившие на планете, как динозавры. А нас будут принимать за австралопитеков с дубинами, живших в пещерах. В общем, жаль, что нет у нас своего края Вселенной – не хотелось бы, чтоб обо мне так думали.

– Мне кажется, есть край, Алмаз, – задумчиво проговорил Тагир. Это наша смерть. Просто, не всегда нам решать – когда с этого края прыгать.

– Думаю, ты прав, – согласился Алмаз. – Ладно, нужно идти спать. Нам еще предстоит бороться за этот мир. Раз Всевышний оставил нас в живых, значит, для чего-то мы еще здесь нужны…

Алмаз проводил Тагира до его юрты и пожелал приятных снов. А когда уже собрался уходить, задал еще один вопрос:

– Тагир, у тебя есть мечта?

Тагир помолчал немного.

– Все мои мечты связаны с одной девочкой…

– Я понял… – Алмаз развернулся и отправился к себе. Тагир же нырнул в свою юрту, где на его месте спало маленькое зеленоглазое чудо.

– Двум девочкам… – промолвил Тагир.

Тренировки могли бы продолжаться вечно, если бы в один прекрасный момент они попросту не надоели Тагиру. Проснувшись утром, пастух первым же делом отправился к Хану.

– Сколько времени еще нужно бездействовать?

Хан не спал. Он заворачивал какую-то странную штуку в кожаный баул.

– А, Тагир, доброе утро! Готов к молитве?

– Ты не ответил на мой вопрос.

Тагир встал в стойку и был напорист, а вот Хан, напротив, – само спокойствие.