Сергей Демишев - Диверсанты Хроноса

Положил его на траву. Ощупал на предмет повреждений. Чувствую, что-то не то. Не дышит вроде. Одежку на нем порвал на груди, что бы воздуху не мешать. И тут сверху сквозь кроны свет полился, серебристо-белый, не яркий.

Я поднял голову и увидел сквозь ветки как из-за облаков выходит луна.

Хорошо, посветлее будет немного.

И тут до меня доперло! ЛУНА!

Я задрал голову и даже выскочил на более открытое место, что бы разглядеть ночное светило.

Да. Это, несомненно, была Луна. Точнее она должна была выглядеть сотни лет назад до эпохи массового заселения и освоения.

Земля!

Возникшая было радость, вдруг омрачилась смутными сомнениями. Безоблачное звездное небо имело свой первозданный вид, что в наше время совершенно невозможно при таком количестве орбитальных объектов и комплексов. А вывод, учитывая наши прошлые приключения, напрашивался сам собой. Опять закинуло, хрен знает куда. Точнее хрен знает КОГДА. С "куда", какая-то определенность все-таки была.

От раздумий меня отвлек стон.

Я обернулся к своему пленнику. Вид у того был плачевный. Головной убор свалился, обнажив коротко стриженую голову. Он пытался сесть, неуверенно опираясь рукой о землю, а в прореху разорванной рубахи явственно проглядывала в лунном свете… женская грудь!

Грудь, конечно, так себе, но суть не в этом. Везет же, — думаю, — нам с командиром, последнее время с бабами воевать. Хотя, так им и надо. Нехрен по темноте с оружием бегать и нападать на бедных десантников без разбору.

Надо было определяться, что со всем этим делать. Попытался вызвать тебя по браслету. Но, как теперь ясно, ты был слишком далеко. То, что ты просто сгинул, как-то не верилось. Да и не в твоем это стиле.

И тут это ангельское создание заговорила на итальянском. Да так заговорила, что я понял, что это ее родной язык.

За три минуты непрерывной брани я узнал кто я такой до пятнадцатого колена моих предков, к какому зоологическому виду принадлежу и с какими животными часто и разнообразно вступал в сексуальные связи. Вообщем, узнал о себе много нового.

Дождавшись, когда у нее, наконец, кончился воздух, и она вдохнула для того, что бы выдать новую порцию ценной информации о моей персоне, я умудрился вставить слово.

— Мне нужен твой начальник. Я не враг.

Девица только сверкнула на меня глазами. И, плотно сжав губы, гордо отвернулась в сторону, демонстрируя героическую непреклонность.

Ну что вот было с ней делать? Попался бы вместо нее мужик, давно бы уже договорились. А тут… Ну не пытать же ее, в самом деле.

Поднял отобранный у нее дрын, осмотрел.

Дрын оказался примитивной магазинной винтовкой на пять патронов. Оружие мощное. С такой дистанции вполне могло бы сделать во мне сквозную дырку. Открыл затвор, и патрон, сверкнув в лунном свете, улетел в траву. Аккуратно выщелкал оставшиеся четыре, пока в патроноприемнике сиротливо не зачернела подающая пружина магазина.

Эта валькирия наблюдала за моими манипуляциями, сидя на земле, но с тем же гордым и независимым видом. Глаза ее при этом, пылали такой ненавистью к моей персоне, что хоть папироски об них прикуривай.

— Казни меня здесь, фашистская сволочь! — выкрикнула она, когда я шагнул к ней с винтовкой в руке. И, вдруг, вся сжалась и закрыла глаза, приготовившись, то ли к выстрелу, то ли к удару прикладом.

Я стоял перед ней, глядя на ее дрожащий подбородок, секунд двадцать. Пауза явно затянулась, и я использовал ее, что бы еще раз пораскинуть мозгами.

Странно было, что юная воительница не кричит и не зовет на помощь. От сюда вывод. Она здесь одна, либо не хочет выдавать своих земляков, даже под угрозой смерти.

Но мне эти земляки как раз и нужны. Нужен кто-то более вменяемый, от кого можно было бы получить всю возможную информацию об этом месте и времени.

Но прежде всего надо наладить контакт с этим горе-солдатом.

— Ты бы встала с земли. Всю задницу простудишь. А задница, для женщины, вещь наиважнейшая, особенно, если другим бог обидел.

Вот, видит бог, я имел ввиду женскую умственную непрактичность в вопросах здоровья!

Она мгновенно перестала дрожать и бросила взгляд на свою полуприкрытую грудь.

Командир, не поверишь! Даже ты в свои лучшие годы так бы не смог.

Она, как сидела на раскоряку, так с этого положения и взвилась с диким визгом, целясь всеми десятью когтями мне в открытое забрало шлема. При этом от ее взгляда не то что прикуривать, звезды взрывать можно было.

Ну, вот скажи, командир, разве я не прав? Ну, где у человека мозги. Я в два раза больше, в три раза тяжелее, вооружен, в скафандре…

Вообщем, еле увернулся.

Она бросалась на меня еще раза три. Я уж серьезно подумывал, что бы забраться на дерево повыше, пока эта фурия не успокоится. Или вообще дать деру и поискать счастья в другом месте.

Но девчонка уже выдохлась. Она стояла, тяжело дыша, и вдруг ее, искаженное ненавистью ко мне, лицо вдруг сменило гримасу.

Внезапно она зарыдала и вновь уселась на траву.

Ну что, скажите, я должен был делать в этой ситуации? Потоптавшись рядом с полминуты, я уселся около неё и, приобняв за плечо, попытался успокоить. Только словами, командир, только словами!

Эта пигалица вдруг бросилась мне на закованную в скафандр грудь, обхватила худющими ручонками за шею, и, заливаясь слезами, рассказала, как она сбежала из родительского дома вслед за любимым Антонио. Как он привел ее в партизанский отряд, а сам, нехороший человек, погиб вскоре в случайной перестрелке с немецким патрулем, оставив ее одну на целом свете.

Командир отряда, который требовал называть его не иначе, как Дон Педро, очень любит выпить, и партизаны, как гордо себя именовали члены отряда, большую часть времени ходили по окрестным деревням и изымали у населения, в пользу борцов с оккупантами, провизию и местную бормотуху.

Из всех военных операций, она была свидетелем лишь той, где доблестный отряд напал на поселковую лавку и вывез оттуда продуктов и выпивки в пропорции один к десяти. Ну, это понятно! Закуска градус крадет.

И вообще! Всего через два дня после гибели Антонио, видно посчитав, что траур окончен, командир отряда, нарезавшись до чертиков, полез к ней с амурными намереньями. Не долез. Уснул по дороге.

И тогда она взяла винтовку и решила, что сама пойдет и отомстит за своего любимого. Пристрелит какого-нибудь немца, и героически погибнет от пули карателя или сгинет в фашистских застенках, тоже, само-собой, исключительно героически.

Тут она внезапно встрепенулась и отодвинулась от меня. Видно было, как она снова насторожилась и усиленно соображает, не выдала ли она своей болтовней, каких либо важных военных секретов.

А я прикидывал в уме варианты, коих оказалось не так много. Или двинуться в неизвестность самостоятельно, или начать внедрение, так сказать, в среду обитания с шайки вооруженных алкоголиков.