Арина Свобода - Заступник. Твари третьего круга

Ланка послушно замерла. Молодой, но уже изрядно потрепанный парень одним рывком поставил на место невообразимое плетение обвязок, отчего Ланка на мгновение почувствовала себя марионеткой в руках очень сердитого кукловода.

— Больше ничего не дергай — не раскроешься, — равнодушно сообщил инструктор.

Худощавый парень снял очки и ободрительно улыбнулся. Ланка напряглась. Где она могла его видеть? Такое знакомое и, в то же время, чужое лицо… Профессиональная память художницы перебирала воспоминания…

— Прыгаем по моей команде! По порядку! Не тормозим! Очки, цепочки, незакрепленные предметы есть у кого?!

Страха не было — не дураки же, раз пускают всех, кто может заплатить, значит, ничего не может случиться.

Тощий парень секунду помедлил, явно не зная, куда деть очки, потом скривил губы и бросил их в траву. Движения, хищная грация, затаенная сила — Светлый Лес, почему ей кажется, что все это уже было?!

— Пошла! — проорал инструктор и подтолкнул ее к краю. — Живей! Вперед!

Ланка закусила губу и прыгнула грудью на горизонт.

Твердый, режущий ветер вцепился в нее, выдавил слезы из-под прикрытых век. Ланка раскорячилась лягушкой, чтобы стабилизироваться. Три секунды длились целую вечность. Она выбросила парашют из кармана ранца. Рвануло вверх, что-то отчетливо хрустнуло в шее, гулкий хлопок над головой и — тишина.

Земля была страшно далекой и абсолютно неузнаваемой, чужой. Ланка задрала голову — купол нависал сверху, тугой, тяжелый на вид. Она осторожно подрыгала ногами. Очень скоро навалилась скука. Ланка висела в пустоте, чувствуя себя глупо и беспомощно. Парашют жил своей загадочной жизнью — иногда по нему пробегали волны, иногда он с тихим шелестом вдруг расправлялся. Земля лежала далеко внизу и не думала приближаться.

Нет, ну до чего же бессмысленное занятие — болтаешься, как сосиска, и ждешь, когда же это закончится! Ланка в который раз бросила взгляд вниз — твердая, надежная земля оставалась все такой же недосягаемой… А при следующем взгляде она уже стремительно неслась навстречу!

Ланка едва успела напрячь ноги, как учил инструктор, когда в лицо прыгнула желтая осенняя трава, разлапистый куст, неопрятная песчаная куча… Удар. Ланка мягко повалилась на бок, ничего не успев сообразить, и тут же вцепилась в натянувшиеся стропы. «Первым делом, — гипнотизируя взглядом растерянных «перворазников», вещал инструктор. — Первым делом гасим купол! Иначе так протащит — мама родная не узнает».

Она полежала, отдыхая, радуясь ощущению тверди под собой. Вздохнула — сколько теперь тащиться, чтобы выбраться из ущелья, а главное, куда? — и встала. И тут же упала обратно в траву. Боли не было — лишь удивление, что ноги не слушаются, будто две деревяшки. «Затекли, что ли?», — сердито подумала Ланка. Попыталась разогнать кровь, вращая ступнями. И тогда пришла боль.

Когда в стрекот цикад и журчание речки вплелся шелест шелка по траве, Ланка была готова кого-нибудь убить. Она приподнялась на локте — боль острой спицей проткнула правую ногу от ступни до колена — и с надеждой всмотрелась. Человек тащил бесформенную груду парашюта и громко насвистывал.

— Эй! — крикнула Ланка и чуть не разревелась от счастья — спасена! — Э-эй! Я здесь! Помогите!

Свист прекратился. Закачалась на тонком проводке черная поролоновая горошина.

Она открыла глаза и в первый момент не поверила, что все закончилось. Знакомая до последней трещины на потолке комната слегка покачивалась, и Ланка не сразу сообразила, что просто кружится голова.

Тонкую межкомнатную перегородку легко пробивали мужские голоса:

— …я с вами абсолютно не согласен, молодой человек. Одно дело — спасти человеческую жизнь. Это благородно. Да-да, звучит высокопарно, я понимаю, но так и есть. А рисковать собой бессмысленно, ради острых ощущений…

— А если спасенный окажется подонком?

— А это не нам с вами судить. Пусть Вечный Отец решает, кому куда. Я врач, и мое дело — лечить. Вот вы, простите, чем занимаетесь?

Невидимый собеседник Ивара закашлялся — надрывно, мучительно.

— Хорошо-хорошо… Не отвечайте. Я задам другой вопрос: что побудило вас…

Ланка спустила ноги на пол. Громкий стук, высверк острой боли, искры из глаз. Нога до середины бедра была закована в гипс. Смаргивая слезы, Ланка заметила прислоненные к изножью кровати костыли. Отвернулась — почему-то ей показалось, что раздвоенные деревяшки похожи на высушенные кости огромных рыб.

Держать равновесие оказалось неожиданно трудно. Закусив губу, Ланка подковыляла к висящему на стене зеркалу и отшатнулась. Из прозрачной глубины смотрела старуха — ввалившиеся щеки, тусклые седые космы, скорбные складки у губ… Ланка перевела дыхание и заставила себя вернуться к беспощадному стеклу. Уф! Показалось. Оттуда испуганно блестела глазами симпатичная, хотя и немного уставшая девушка.

Голоса на кухне бубнили то громче, то тише. Ланка потуже запахнула на груди старенький любимый халат и поскакала к свету и к людям.

— Аленька! — отец вскочил, уронив табуретку, засуетился: — Присядь, детка! Что же ты… Тебе нельзя наступать на ногу, ни в коем случае, слышишь, детка! Надо было позвать. Лежала бы…

— Я думаю, что-что, а належаться ей удалось…

Ланка покачнулась и с ужасом почувствовала как неудержимо загорается лицо. Кто дернул ее выпереться в застиранном до полупрозрачности халате? Кто просил отца вести философские беседы с…

— Добрый день, — учтиво произнес тот самый парень, который прыгал вместе с ней. Грай. Будто он и не заметил ее позорного вида. — Вернее, уже добрый вечер. Рад видеть, что с тобой все в порядке. Не буду мешать. Всего хорошего, — и, в сторону дернувшегося Ивара: — Ничего-ничего, я сам закрою. Вы лучше тут… займитесь.

Хлопнула входная дверь. Ланка упала на стул, едва не промахнувшись, и жалобно спросила:

— Пап, сколько я… там?..

Оказалось, что здесь прошло чуть больше двух суток. Там — в мире тягучего, умирающего времени — Ланка провела, кажется, много лет.

Она заснула в машине, по пути домой. Отец был на дежурстве. Хорошо, успела назвать адрес. Номер квартиры Грай выяснил сам, опросив старушек у подъезда. На руках втащил ее на пятый этаж. Сгрузил на диван и сел чуть передохнуть… Разбудили его железные пальцы, впившиеся в плечо, — вернулся Ивар.

Нога срасталась плохо — что-то в ней постоянно дергало, ныло и кололо. Дорогущий легкий гипс безмерно раздражал, кожа под ним зудела, и Ланка остервенело скребла ее тонкой пластмассовой спицей.

Рисовать, стоя на костылях, оказалось невозможно — стоило увлечься, и проклятые деревяшки начинали расползаться, как лапы новорожденного котенка. Ланка сходила с ума от скуки. Часами лежала, пристроив неповоротливую, словно чужую, ногу на подушках и перечитывая старые, любимые книги. Щелкала кнопками телевизионного пульта — Первоматерь, для кого снимают все эти отвратительные сериалы и ток-шоу?! Неужели есть люди, которым это интересно?! Пыталась рисовать лежа, карандашами, но это было все равно, что есть соевое мясо вместо нормальных отбивных — насквозь фальшиво и абсолютно безрадостно.