Сергей Калашников - Четвёртый поросёнок

— Освобождать побоялся, — ухмыльнулась Соня, — очень уж Настасья его крыла заковыристо, да всякие страдания обещала нечеловеческие, да горести непереносимые сулила до конца жизни. Он впечатлился речами её яркими и сознания лишаться погодил, а накормил какой-то краюхой, воды принес, а потом и сомлел, считай, у неё на руках. А про то, как перевязывала его, да как потом у них сладилось — сестрица нам не докладывала.

— Прямо на цепи сладилось?

Тут интересный разговор прервала сама героиня истории, появившаяся из детской.

— Ну а чего, цепь-то не мешала! Лесь, я их там всех накормила, пока пусть спят. Привет, Марусь.

Настя устроилась за столом, с благодарностью принимая чашку чая с молоком.

— Вчера только капли были, — пожаловалась она, — а сегодня течёт из меня — хоть залейся. В четыре глотки не справляются. Пришлось ещё сцеживать.

— Радуйся, дура, — философски усмехнулась Соня, — было бы хуже, если бы не хватало.

— Так что там с цепью? — нетерпеливо спросила Маруся. — Он заставил?

— Её заставишь! — хохотнула Леська.

— Да нет, — смутилась Настя, — само как-то вышло. — И добавила, словно это всё объясняло: — Я ему голову перевязывала и болтала. А он так внимательно слушал…

— А-а! А потом чего?

— А потом сбежала.

— С цепью?

— Ага. Цепь-то он сразу от камня отстрелил, только вот с ошейником хотел, как рассветёт разобраться, чтобы не оцарапать, — Настя зажмурилась, вспоминая. — А я ночью и ушла к своим.

— Не проснулся?

— Не. Умаялся, бедолага. Мы же всяко разно пробовали.

Сонька поперхнулась чаем:

— Ты чего говоришь-то такое при ребенке!

— Уже можно, — покраснела Маруська.

Все три девицы уставились на неё с недоверчивым любопытством, пришлось срочно заслоняться большой кружкой с молоком и делать очень увлеченный вид.

— Так вот, — прервала молчание Настасья, выручая соседку. — Дошла я до наших, цепь мне мужики сняли, сказали, что война закончилась и чтобы я домой возвращалась. В Рыбаковку, стало быть. Только потом поняла я, что от того, как согрели мы с парнем друг друга, и другие последствия образовались.

Она красноречиво погладила свой сильно уменьшившийся живот.

— И что?

— Ну как что — собралась в дорогу и прямо к твоему капитану. Суровый мужик, пришлось его сперва накормить, а то не подступиться было. И только потом уже про отца моих детей спрашивать. Да вот беда — имени-то спасителя своего я не знала.

— А капитан откуда знал?

— И он не знал. Построил своих ребяток, да и предложил выбирать.

— А ты?

— А что я — от страха себя не помню. Сразу его увидела, да и он меня признал, так и смотрел, словно убить хочет. Иду я вдоль строя этих красавцев…

— Прям-таки все красавцы? — перебила Леська.

— А то я видела? — буркнула Настя. — Можно подумать, я кроме Пашки ещё кого-то другого замечала. Не перебивай!

— Ну-ну, дальше! — подбодрила Соня.

— Иду, значит, коленки подкашиваются. До Пашки дошла, сказала про деток.

— Прямо так и сказала?

— Прямо так. Он взбесился почему-то, попросил капитана, чтоб позволил меня увести. Ну, думаю, всё — скажет, что сама виновата. Да и прав будет.

— А что — ты его заставила?

— Соня!

— А я чего? Дальше давай!

— Ну вот, повел меня. «Где, — говорит, — твой дом?» Я сказала. Так молча и шли. А уже вечер наступил. Довёл до самого крыльца, да и говорит: «Если ещё раз увижу, как мужикам глазки строишь, сниму ремень и выдеру!» «По какому такому праву?» — спрашиваю. «А я не по праву лупить буду, — говорит, — а по заднице, — да ещё так смотрит, что мороз по коже. — Будешь моей, а женой ли, или ещё как — без разницы»

— Ой, девки! Караул, что деется! — вздохнула жалостливо Леська. — Ну а ты что?

— А я чего? Спрашиваю — на цепь посадит, или согласия спросит.

— А он?

— Сказал, что подумает, но цепь ему больше нравится.

— Во, даёт!

— Нормальный мужик, — хихикнула Леська. — А дальше?

— Так всё, ушёл. А вскорости пришел весь при параде, ну и поженились мы.

Все дружно вздохнули, а Леська спохватилась:

— Пойду, племяшек гляну.

Маруся тоже засобиралась — обед готовить, да стирку устраивать. Девушки Иволгины ей очень понравились, но захотелось побыть одной. Да ещё мысль была на параплане пролететь по ближним окрестностям — осмотреться чего тут, да как нынче стало — места-то знакомые.

С обедом справилась быстро, потом проверила сообщения, принятые на визоры и приуныла.

Капитан справлялся про свой подарок, мол, не видел нигде щенка. И ещё спрашивал — не нужно ли ей чего привезти. Маруся горестно вздохнула и решила пока не отвечать. Вечером объяснится, а может, он просто забудет.

Снарядилась в полет, и радостно стартовала под уклон к реке навстречу ветру. Как же она соскучилась по чувству полёта! Целых два дня без неба! Пошла над кромкой леса и прерии вдоль дороги, ведущей к бойням. Заметила пару пылящих грузовиков. Через часок показалась деревенька, утопающая в садах и без следов войны. Раньше Маруся обычно мимо неё пролетала, а тут решила завернуть и познакомиться — как-никак ближние соседи в этой стороне.

Знакомцев в селе не встретила, так это не беда. Познакомилась чуть не со всеми — тут копёшки ставили для евражек, чтобы привлечь этих грызунов… дед Ерофей подробно втолковывал, какая от этого корысть здешним яблоням. Радуясь привычной с детства обстановке артельного труда поработала вволю, поудивлялась на нескольких мужиков, в которых распознала военных. Деловитые, умелые, и незаметно, чтобы находились здесь по неволе. Да и местные на них спокойно глядят, вроде как на своих. Сжились, стало быть.

Вот в тощем лохматом Антошке сразу признала аборигена, да только тот как увидел девушку, так весь расцвел, улыбки начал расточать — ну чисто павлин вокруг павлинихи. Пришлось приструнить, прямо сказав, что сговоренная уже. Расстроился парень, но отворачиваться не стал, принес целую горсть крупной малины:

— Возьмешь?

Засмеялась, съела прямо с его рук.

А он сразу эти руки и распустил.

Пришлось врезать непонятливому, а потом самой и лечить, прикладывая к скуле лёд. Не заметила, как время пролетело, если бы Гаучо на запад не начал клониться, могла бы затемнать у весёлых соседей.

Заторопилась домой, и ветер поднялся попутный — быстро долетела, а всё равно раньше своего Савельева обернуться не успела.

Капитан сидел во дворе на скамейке в расстегнутой куртке, курил, и смотрел прищурясь.

Вздохнула, по-быстрому складывая купол. Не привыкла она ни перед кем отчет держать, а вот же, теперь придется. Была пара мыслей, как его задобрить, да только от них сразу сделалось жарко, да и боязно — как-то примет? Эти подкаты она лучше оставит до другого случая.