Артем Мичурин - Песни мертвых соловьев

– Кто?

– Я своих источников не раскрываю. Извини.

– И что теперь? Как дальше жить думаешь?

– Ну, план мой – ты, наверное, заметил? – провалился. Уйду сейчас – вы поход свернете. Попытаюсь опосля сдристнуть – в погоню броситесь.

– Неужто тебя это пугает?

– По правде говоря – нет. А вот перспектива прогулки от Москвы до Владимира в одиночку, без коня, без харчей, почти без патронов – немного тревожит. Засим лучший для всех нас выход из сложившейся ситуации я вижу в том, чтобы мне остаться и поучаствовать в разделе добычи на равных условиях. Вместо Весла. Никто ничего не теряет. Что скажешь?

Ткач молча смерил меня взглядом и вернулся к медитативному созерцанию потрескивающего углями костра.

– Посмотрим, посмотрим…

Я редко вижу сны. Да и те, что случаются, обычно нечеткие, похожие на горячечный бред видения, которые поутру оставляют в голове только грязный осадок. Но не сегодня. Минувшей ночью я почти не спал, как всегда в незнакомом месте – один глаз дремлет, второй несет боевую вахту. Забылся лишь на несколько минут. И мне приснилось… Черт, никогда раньше такого не видел. Представлял себе – да, но… Все казалось до того реальным… Передо мной был город. Ночной город. Я глядел на него издали, чуть сверху. Огромный, просто циклопический, светящийся бесчисленными огнями мегаполис. Его дома-башни сверкали на фоне темного, затянутого смогом неба. Белые, желтые, красные, синие, зеленые – миллионы, десятки миллионов электрических лампочек, заполнившие все на многие километры вокруг. Я смотрел туда, не смея дышать. Какое грандиозное зрелище! Какая мощь! Боже! Да что там бог? Людям, создавшим такое, бог не нужен. А если понадобится, они сделают его сами! И вдруг… огни погасли. Нет, мириады лампочек, разлившиеся электрическим морем, покуда хватало глаз, никуда не делись, но свет их померк, стал тусклым на фоне неба, от былой черноты которого не осталось и следа. Оно сделалось белым. Ослепительно-белым. А через мгновение снова потемнело, наполнилось желтизной. Далеко, на самой линии горизонта, поднимался титанических размеров огненный гриб-дождевик. Он стремительно рос, будто вбирая все соки земли своей чудовищной грибницей, разгонял повисший над городом смог, раздвигал тучи. Завороженный, я не сразу увидел, как по городу, что совсем недавно казался столь величественным и громадным, катится ударная волна. Это напоминало круги, расходящиеся от брошенного в воду камня. Она шла сквозь лес домов, превращая их в пыль, гоня перед собой серое облако, неслась прочь от разрастающегося гриба, ставшего теперь похожим на безумно огромную поганку с ажурной «юбкой». Все ближе и ближе. Я уже различал подхваченные рукотворной стихией вагоны, автомобили, людей…

– Ты чего? – отпрянул Сиплый, едва не опрокинув кружку с кипятком.

Балаган схватился за пистолет. Пальцы Ткача, старательно изображающего безучастность, дрогнули возле расстегнутой кобуры.

– Спокойно, – я поднял левую руку, правой уже нащупав предохранитель своего «АПБ». – Сон херовый пригрезился. Без паники, ссыкуны.

– Кто ссыкун? – насупился пулеметчик. – Я-то по ночам не вскакиваю, как дите малое.

– Это легко исправить.

– Чего?

– Молодец, говорю, храбрый парень. Восхищаюсь тобой.

Балаган насупился еще сильнее, учуяв подвох.

– Что снилось? – заботливо поинтересовался Сиплый, отхлебнув из кружки.

– Мама твоя.

– О, сочувствую. Хочешь, успокоительного вкачу?

– Обойдусь, – я улегся и натянул одеяло. – Страхам нужно смотреть в лицо, даже если оно уродливое до сблеву.

– Передавай маме привет.

Больше снов не было.

Утром мы перекусили «полюбившимися» каждому сухарями и выдвинулись, как только начало светать.

Перед выходом Ткач кратко изложил текущую диспозицию. Оказывается, наш дружный коллектив с перепуга так резво вчера драпанул, что успел обогнуть Покров и находился теперь примерно в шестнадцати километрах от Электрогорска, который, по замыслу мудрого командира, мы должны были сегодня миновать, заложив нехилый крюк, и уже ближе к ночи пройти мимо Ногинска, чтобы встать лагерем километрах в пяти от него, а лучше, если успеем, в десяти. На вопрос: «Откуда такая точность?» – Ткач весьма недружелюбно огрызнулся: мол, не твое дело. Нет, я, конечно, замечал и просеки, бывшие когда-то дорогами, и заросшие фундаменты изб – напоминание о деревнях, но определить по таким ориентирам расстояние… Вот что значит опыт – великая вещь.

Да и вообще, Леха оказался не таким уж конченым мудаком, на большинство раздражителей реагировал адекватно, физических методов воздействия к подчиненным не применял, от угроз воздерживался. Золото, а не командир. Плечистый, немногословный обладатель физиономии, как нельзя более соответствующей каноническому образу прожженного наймита. Если прибегнуть к терминологии моего кореша Жопы – «Был бы я бабой, отдался б, не глядя».

Гейгер, кстати, тоже показал себя крайне занятным стариканом. Познания техника, как выяснилось, включали не только радиацию во всех ее проявлениях, но также механику, электрику, искусство ковки и – никогда бы не подумал – теорию сталелитейного производства. Престарелый ворчун, судя по разговорам, мог с закрытыми глазами починить все, что сделано из металла и не требует для сборки-разборки слишком мелких инструментов – от лопаты до автомобильного движка. И я склонен этому верить. Гейгер в шутку схватывался с Сиплым на профессиональные темы. Один блистал техническими познаниями, второй – медицинскими, причем, что удивительно, вовремя и к месту. Так продолжалось весь день. Если подобное занятие для них является привычным, то можно лишь восхититься объемом полезной информации, хранящейся в этих незаурядных головах.

Полной противоположностью нашим гениям явился Балаган. Двухметровый детина, управляющийся со своей одиннадцатикилограммовой дуреной примерно с той же легкостью, что я с карабином, особым умом похвастать не мог. Впрочем, и до дебила ему далеко. Обычный деревенский парень, простой аки лом. Тупит временами, но, как показал бой в Петушках, без ущерба для служебных обязанностей. На непонятные слова в свой адрес реагирует с трогательной настороженностью. Как-то хотел его похвалить за безошибочный устный счет в пределах десяти, назвал Пифагором, так он, сволочь, чуть не в драку. Потом битый час волком смотрел, пока Гейгер не сжалился и не растолковал ему, что пидорас и Пифагор – совершенно разные вещи. Но обиду, чую, все равно затаил.

А вот Ряба мне сразу не понравился. Чрезвычайно нудный тип. За день сумел так выебать мозги, что хоть в петлю. Не сквернословь, не богохульствуй, не гневи, не накликай… Задрал, сука. Ей-богу, хуже попа. Если так дальше пойдет, отправлю его к создателю и крыльями снабжу для скорости. Давно, кстати, хотел собственноручно опробовать «кровавого орла». У навашинских подсмотрел, презанятнейшая штука – пациенту рассекают ребра на спине, выламывают их наружу и через образовавшиеся прорехи вытягивают легкие. Получаются этакие крылья. Орел не орел, скорее на херувимчика похож, как раз и в тему будет. Знатоки рассказывали, что такой «херувим», если от болевого шока сразу не подохнет, может целые сутки трепыхаться. Особенно эффектно выглядит водруженным на шест. Заодно и к богу ближе.