Артем Мичурин - Песни мертвых соловьев

– У меня нет дома, – печально произнес Балаган, продолжая вглядываться в лесную темноту. – Я с тобой, командир.

– Мне вертаться тоже некуда, – почесал затылок Гейгер. – Да и – чего там? – возраст уже не тот, чтобы смерть страшила.

– Чокнутые, – усмехнулся Сиплый и, пошарив за пазухой, достал футлярчик с пилюлями, две из которых тут же закинул в рот. – Ладно, хрен с вами. Сейчас, сейчас, уф. Ну, я готов спускаться в ад. Веди, капитан. Чтоб вам пусто было.

– А ты? – Ткач посмотрел на меня вопросительно.

– У нас ведь договор – расстаемся после оплаты. Так?

Он подумал секунду и кивнул:

– Так.

Крышка люка была даже не замаскирована, она просто обросла мхом и покрылась мертвыми иглицами вровень с землей. Похоже, этим лазом нечасто пользовались. Но что-то привлекло наших негостеприимных хозяев, и они решили познакомиться ближе. Как пить дать – один из остолопов Ткача сдернул сигнальную проволочку и даже не заметил. Слепые кретины. Дуболомы. Ни на что, кроме пальбы да пустого пиздежа, не способны. Теперь вот придется лезть в эту жопу, хер знает куда ведущую. Может, и прямиком в могилу.

– Ручонки убери, – я отпихнул в сторону присевшего возле люка Сиплого и достал нож. – Палку лучше найди крепкую, подлиннее.

Аккуратно просунул клинок под крышку и обвел по периметру – вроде чисто.

– Сгодится? – медик продемонстрировал кривой толстый дрын.

– Дай сюда.

Все, как по команде, расступились и присели.

Я сделал небольшой подкоп сбоку, ближе к петлям, чтобы ветка пролезла внутрь, и, пользуясь ею как рычагом, откинул крышку. Ни взрыва, ни выстрела, ни звона тетивы – странно. То ли похитители писающих недоумков сами не слишком умны, то ли наш визит им в радость.

Дыра в земле уходила метра на три вниз. Скрывшийся злоумышленник не удосужился даже опрокинуть за собой приставную лестницу. Внутри пахло затхлостью и сырой землей.

– Погоди, – остановил меня Ткач, положив руку на плечо. – Я первый.

– Не смею возражать.

Он примостил автомат на груди, вынул из кобуры «ПБ» и привинтил насадку.

– Кол, сразу за мной. Дальше Сиплый и Гейгер. Балаган замыкает. По возможности применять только глушенное оружие, – Ткач поймал вопросительный взгляд пулеметчика и уточнил: – Если есть. – После чего включил закрепленный на разгрузке динамофонарь и начал спускаться.

Высота потолка в тоннеле не превышала полутора метров, так что двигаться пришлось согнувшись. Проросшие внутрь корни и периодически падающие на голову личинки с червями привносили и в без того очаровательную ситуацию дополнительный шарм. Особенно страдал Балаган. При его росте и весе носимого боекомплекта передвижение в полуприседе, да еще и спиной вперед, давалось нелегко.

Единственным положительным моментом была борозда, оставленная на земляном полу перетаскиваемым телом. Можно хотя бы не бояться мин и прочих нажимных ловушек.

Тем не менее двигались мы, мягко говоря, без спешки. Ткач шел вперед, проявляя чудеса осторожности, тормозил через каждые два шага и с дотошностью старого еврейского ростовщика осматривал все, до чего дотягивались тусклые лучи фонарей.

– Ай! Блядь! – приглушенно, но оттого не менее драматично вскрикнул Балаган и принялся колотить себя свободной рукой по плечам.

Все остановились.

– Чего орешь?! – прошипел Гейгер, обернувшись с автоматом наготове.

– На меня какая-то хрень упала, – сообщил пулеметчик, продолжая нервно ощупывать свой могучий торс. – Змея, что ли? Вот она, сука! – Кости невинного существа хрустнули под варварской пятою.

– Это уж, дурик.

– Заткнитесь там! – шикнул Ткач.

Через минуту молчаливого и до тошноты медленного углубления в логово врага по правой стене тоннеля обнаружился второй ход, куда и сворачивала борозда.

– Е-мое! Что за вонь? – поморщился Гейгер.

– Опять Балаган испугался? – выдвинул гипотезу Сиплый.

Смрад, доносящийся из бокового ответвления, и впрямь шибал неслабо – удушающая смесь гнили, плесени, свиного дерьма и чего-то еще знакомого, но слишком забитого другими ароматами, чтобы вспомнить.

По сравнению с местом входа, корней, свисающих через щели в прогнивших досках, заметно поубавилось, хотя особого уклона я не почувствовал. К тому же стало ощутимо теплее, и влажность возросла, да так, что глаза заливало потом.

– Зараза. Жарко, как в бане, – фыркнул взмокший Балаган.

– Видать, черти парятся, – прокомментировал Гейгер. – Ух, елы-палы, ну и смердит.

Вонища действительно усиливалась с каждым шагом и достигла своего апогея, когда тоннель привел нас в большое прямоугольное помещение, квадратов на сто – сто двадцать, утыканное столбами-подпорками. По всему периметру тянулись приподнятые над землей, вымазанные дегтем трубы, от которых и шел жар. Он усиливался влажностью, искусственно создаваемой при помощи наполненных водой деревянных корыт и чугунных ванн, что стояли между грядок. Грибы – вот чей запах я почуял. Огромные, черные, осклизлые – они росли здесь тысячами. Никогда раньше таких не видел. Похожи на старые гнилые сыроежки невиданных размеров. Но гнилыми они кажутся только на первый взгляд. При более тщательном осмотре становится видно, что слизь – не продукт гниения, а часть гриба, его естественная оболочка, как бывает у масленка, например. Кое-где развесистые шляпки были поедены. Тут и там стояли бадьи с плавающими в красноватом растворе улитками и мокрицами.

– Святые угодники! – всматривавшийся секунду назад в глубь плантации Гейгер отшатнулся, прикрывая рот рукавом.

– Да что за долбанная хуета здесь творится? – глянув в то же место, Сиплый чуток позеленел, а уж он-то по роду деятельности навидался всякого.

Будучи крайне заинтригован, я поспешил стать свидетелем неординарного зрелища, способного спровоцировать на рвотные позывы даже желудок полевого хирурга.

Разочарованию моему не было предела. Не понимаю, как человек, без тени сомнения отрезающий руки и ноги, самозабвенно копающийся в трепещущих потрохах, вскрывающий гнойные нарывы и вынимающий пули из хлюпающего кровью живого мяса может испытывать тошноту при виде обросшего грибами почти полностью сгнившего трупа. Ну, лежит на грядке жмур, наполовину землей присыпанный, ну, растут из него сыроежки-мутанты – эка невидаль. Нет, грибочки-то, конечно, весьма примечательные, а вот труп… Видал я композиции и позатейливее. К примеру, жертвенники Рваных Ран – гибрид алтаря и пресса для сцеживания крови. Так вот они обиты кожей, срезанной с лиц нечестивцев. Ну, в общем-то, лицами и обиты, так как кожа срезается одним куском от шеи до линии волос, вместе с ушами, подвергается обработке, а потом равномерно растягивается и серебряными скобочками пришпандоривается. Хаотично наложенные одно на другое сотни лиц при первом знакомстве впечатление производят просто неизгладимое. Пустые глаза, рты, растянутые в безумных «улыбках» на полрожи, а под ними еще глаза, уши, носы… – жутковато. Будто в преисподнюю заглянул. Или вот тотемы северных кочевников – какое буйство фантазии! В ход идут почти все части тела поверженных врагов, дополненные фрагментами животных. Их засушивают и сшивают в этакие лоскутные куклы, что позволяет менять пропорции самым невероятным образом. Головы обычно берутся покрупнее, а тельца и конечности помельче – женские или даже детские. Однажды я видел тотем-демона, смастеренного столь искусно, что поначалу закрались сомнения в рукотворном происхождении этого существа. Каждое «крыло» было сшито из семи рук с рассеченными кистями, так что лучевая и локтевая кости разводились в стороны. Человеческую голову «посланника Сатаны» украшали козлиные рога и кабанья челюсть с громадными бивнями. Позвоночник тщедушного тельца изгибался дугой, и «демон», помогая себе длинными жилистыми ручищами, заглатывал собственные ноги, ранее принадлежавшие, судя по размеру, ребенку лет шести. Вот это я называю – долбанная хуета.